Козельск — могу-болгусун (Козельск — злой город)

— Они еще в пути, в такой грязи даже кони вязнут по самое пузо, — подскакал юртджи вплотную к сотнику. — Дело намного серьезней, убит темник Бухури и нужно будет выбирать на его место нового.

— Вай-тул! Мы только что проводили в последний путь родного сына Бурундая, — откинулся в седле джагун. — Как это случилось?

— Урусуты пустили стрелу из арбалета.

— Но эта стрела огромная! Разве можно было ее не заметить?

— Был штурм и было много стрел, — юртджи завернул коня в обратную сторону. — Я передал приказ, Кадыр, а ты его принял.

Джагун снова подъехал к месту, где должна была стоять его юрта, она была почти поставлена, оставалось укрыть остов из жердей шкурами шерстью наверх, чтобы потоки воды не просачивались внутрь, а скользили вниз, и навесить полог из плотного ковра, заменяющего дверь. В голове у него с получением известия о гибели темника затеснилось множество мыслей. Он подумал о том, что нового начальника над десятью тысячами воинов будут выбирать, скорее всего, из тысячников, потому что все чингизиды были облечены высшей властью. Значит, среди них тоже должно освободиться место, а это говорит о том, что тысячника начнут искать среди сотников, и так до самого низа. Наметилась возможность поймать птицу счастья еще раз, к тому же, она решила покрутиться теперь под самыми ногами.

Кадыр не грешил, он совершал намаз пять раз в день, соблюдал рузу, поэтому от него отошли темные дэвы и джинны, преследовавшие его в конце войны, и приблизились светлые иблисы. Наверняка на совете будет присутствовать хан Гуюк, ему понравилась дерзость, с которой вел себя Кадыр перед джихангиром, об этом Сиятельному доложили люди из окружения саин-хана. А джагуну о благоволении к нему Гуюк-хана рассказал юрджи, принесший весть о смерти темника Бухури, и обошлась она Кадыру в несколько лисьих шкурок. Значит, надо немедленно совершить что-то такое, чтобы начальник левого крыла войска снова обратил на него внимание. Кадыр хотел было отправиться к тысячнику и заявить, что он с сотней отказывается от отдыха, пожалованного ему Сиятельным, и готов хоть сейчас сделать вылазку к крепости Козелеск, чтобы закрепиться на стенах и дать возможность воинам орды ворваться в город. Но трезвая мысль, прятавшаяся в уголке сознания, подсказала, что на никчемном геройстве может оборваться жизнь самого героя. Если стены городка оставались неприступными вторую неделю, это говорило о многом, в первую очередь, о безрассудности задумки.

Кадыр пустил коня по кругу, машинально теребя поводья и забыв о юрте, возле которой продолжали возиться воины сотни. Он долго не мог найти предлога, чтобы можно было зацепиться за нужную нить, ускользающую в призрачные мечты, и вдруг перед глазами возник бородатый образ урусута, с которым довелось поговорить на днях. Тот жил в деревне под названием Дешовки, возле которой стали лагерем полки убитого темника Бухури. Сиятельный запретил трогать жителей, желая выказать им тем самым доверие за предоставленные дома и дележку припасами, поэтому мужики с бабами ходили по улицам без опаски. Кадыру донесли, что кто-то из хашаров обмолвился о кладовой, снабжавшей крепость необходимым, будто она находится недалеко, но добраться до нее по распутице почти невозможно. Монголо-татарское войско находилось на голодном пайке, каждая горсть зерна ценилась на вес золота, и любая информация о продовольственных запасах в городах и весях урусутов поступала сразу главным военачальникам, а небольшие отряды рыскали во всех направлениях. Хашара вскоре прикончили урусуты же во время очередного штурма стен, а к Кадыру привели того мужика, чтобы он мог выведать у него, где находится склад.

Он беседовал с ним через толмача, не нанося увечий и других ран, но мужик упорно талдычил о том, что он человек маленький и княжьи игрища с припасами для осажденных горожан ему как потемки. Джагун отпустил тогда урусута домой, а сейчас вдруг вспомнил его смелое лицо с плутоватыми синими глазами и усмешку презрения, кривившую большие губы. За мимикой, оскорбляющей воина орды, крылась уверенность в том, что никто из ордынцев не посмеет нарушить приказ Гуюк-хана о неприкосновенности жителей деревни, и что мужик знает местонахождение кладовой не по наслышке. Наверное, ведали об этом все урусуты, но предпочитали уносить тайну в могилу, будто кто-то неведомый, имеющий над ними безграничную власть, запечатал им рты печатями. Так же случилось с урусутскими городами и погостами — ни один не раскрыл ворота навстречу победителям и не вынес даров, как это было по всей Азии от океана через бескрайние пустыни до высоких гор. Странный это был народ, предпочитающий, чтобы города превратились в пустыни, но стремящийся сохранить в неприкосновенности честь и достоинство.