Козельск — могу-болгусун (Козельск — злой город)

В это время полог на входе отодвинулся и в шатер вошел тургауд, пройдя пару шагов по направлению к трону, он опустился на одно колено и склонил голову:

— Джихангир, на правый фланг войска произошло нападение урусутских полков, — четко сказал он.

Бату-хан на мгновение застыл изваянием, в него будто попала каленая стрела, затем лицо, заплывшее жиром, начало наливаться темной кровью, нос хищно затрепетал ноздрями, а нижняя челюсть выпятилась вперед.

— Кто посмел? — прохрипел он, не в силах справиться с яростью, мгновенно охватившей его.

— Кудейары, джихангир, — воин дневной стражи еще ниже опустил голову. — Разведчики хана Шейбани ждут разрешения переступить порог твоего шатра.

— Пусть войдут!

Вовнутрь проскользнули три кипчака с нашивками на рукавах, они бросились на колени и стукнулись лбами о ковры, покрывавшие пол. Они были без оружия, в урусутских тулупах и рыжих кипчакских сапогах, подбитых войлоком, воины, развязав цветные пояса, повесили их себе на шеи:

— Говори, — приказал джихангир сразу всем, не в состоянии выделить старшего по званию — такой грязной была на них одежда. Средний кипчак вскинул голову, обмотанную материей, и сел на пятки, лицо у него обросло черной бородой, над большими глазами кустились черные брови, достававшие концами до висков. Омыв бороду ладонями, он сказал высоким голосом, перемежая монгольские и кипчакские слова:

— Ослепительный, урусуты налетели на сотни под утро, когда туман еще не рассеялся, и когда лошади, уставшие за ночь от воя волков, тоже смежают глаза, — он поперхнулся, стараясь справиться со спазмами, сдавившими горло. — Они порезали ножами много наших воинов и снова ушли в непроходимые леса.

— Сколько воинов погибло? — вцепился саин-хан пальцами в рукоятку кинжала. — И почему часовые заранее не предупредили об опасности?

— Наверное, они заснули, потому что урусуты нас давно не тревожили. А сипаев-воинов погибло много.

— Сколько!? — зарычал хозяин шатра.

— Больше трехсот человек, еще карапшики-разбойники посекли мечами две стенобитные машины и увели табун лошадей.

— А сколько воинов потеряли урусуты?

— Одного, Ослепительный, его тело осталось лежать посередине поляны, которую занимали сотни.

— Это был карапшик Кудейары?

— Это был урусутский харакун в порванных лаптях и в тулупе клочьями, в руке он сжимал простой нож.

Бату-хан резко поднялся на ноги и направился к выходу из шатра, на ходу бросив через плечо:

— Посадить всех троих на колья.

— Аман, Ослепительный!.. — попытались кипчаки ухватиться за его сапоги, но джихангир с силой ударил ближайшего в лицо. За ним поспешил хан Бури, который тоже приложил каблук к длинному носу другого разведчика, принесшего вместе с товарищами дурную весть. Ковровый полог на входе в шатер слетел с волосяной веревки и упал далеко в стороне, заставив баурши-завхоза присесть от страха на пятки. Возле Бату-хана уже приплясывал любимый конь вороной масти с белыми чулками до коленных чашечек и с такой же звездой в середине лба, а верные тургауды помогали ему взобраться в седло, покрытое плотным ковром с мягкой подушкой под ним, с золотыми стременами по бокам. Через мгновение всадник всадил шпоры в бока лошади и помчался вслед за тройкой знаменосцев с тугом над головами, сорвавшимися с места на миг раньше. За ним поспешил Бури, а потом тишину взрыли дробным топотом пятьсот отборных тургаудов со зверскими выражениями на лицах.

В предвечерних сумерках на поляне посреди леса разбросались в неестественных позах несколько сотен воинов без доспехов и вооружения, снятых большей частью урусутами, остальное подобрали ордынцы, они были убиты ударами сулиц и обыкновенных засапожных ножей. По краям поляны выстроились войска правого крыла орды под управлением Шейбани-хана со знаменами, тугами, бунчуками и вымпелами. Несколько десятков трупов десятников и сотников с нашивками на рукавах успели оттащить в сторону, их должны были положить отдельно, бревна для костра уже приготовили. Среди младшего командного состава оказался тысячник с пайцзой на груди, но без шлема и без кольчуги с саблей. Не было на нем богатой шубы с золотыми перстнями на пальцах и даже сапог, он лежал на стылой и мокрой земле, выпятив огромный живот и раскидав в стороны босые ноги.