Козельск — могу-болгусун (Козельск — злой город)

— Ни то, ни другое, Латына, твой самострел стоит как раз сбоку места, по которому к мунгалам прибывает пополнение, — сотник кивнул головой на затор. — А можно попробовать сделать так, чтобы оно иссякло за один раз.

— Как ты хочешь это сотворить? — подобрался тысяцкий, он сразу разгадал, о чем идет речь.

— Я поробую попасть тяжелой стрелой в бревна, стесненные друг другом внизу плотины, может, какое из них удастся расшатать, тогда остальные выдавятся сами под напором воды.

— И вода сметет все на пути, — тысяцкий вильнул глазами по направлению к затору и снова уставился на Вятку ясными глазами. — Ты это хочешь сказать, сотник?

— Тако оно и есть, — согласно кивнул тот головой.

Латына вошел вовнутрь вежи с лучниками, без перерыва пускающими стрелы в кипчаков, и приник к бойнице, через которую открывался вид на Другуску. Он долго молчал, изредка подергивая плечом, защищенным байданой, иногда бормоча что-то себе под нос, затем обернулся к Вятке и сказал:

— Там нагромоздилась такая сила, что вряд ли из затеи что получится, надо еще нащупать слабое бревно и умудриться в него попасть, — он с сомнением поджал губы.

— На то и спрос, чтобы купцы не дремали, — напомнил ему Вятка. — Не воткнешь в землю семечка, не вырастет синеглазый лен.

— Оно-то вроде так, и задумка отменная, — тысяцкий огладил окладистую бороду. — А ну давай, Вятка, а там как бог Перун позволит и Христос рассудит.

— Наше дело правильное, мы натягиваем тетиву лука десницей, — поддакнул сотник. — Это нехристи отжимают от себя налучье шуйцей.

Возле самострела, примеченного Вяткой, возились несколько дружинников, болты им подтаскивали два отрока из княжьего полка, они добегали по полатям до взбегов и спускались вниз, где аргуны обрубали под городней сучья с молодых березовых и сосновых стволов, отсекая вершинки, насаживая вместо них железные наконечники, откованные кузнецом Калемой и его подручными. Видно было, что арбалет они давно пристреляли, потому что управлялись с ним не хуже, чем с луком. Сотник присел перед заморской штуковиной на корточки, стараясь снова войти в суть дела, но один из ратников громко заявил:

— Вятка, ты лучше укажи нам цель, а мы уж постараемся управиться на славу.

— Вота и дело, — поднялся сотник с корточек. — Эта цель, вои, перед вами, только она не живая и не подвижная, а навроде как мишени в воеводином дворе.

Он складно рассказал, чего хочет добиться, указал на бревно, особо выпиравшее из стихийно возникшей плотины, внимательно оглядел лица ратников. Те присмотрелись к тому месту и с сомнением почесали бороды, наконец один из них высказал соображения:

— В живую цель попасть легче, ежели она находится перед тобой и спешит навстречу своей смерти, а мертвую пометить не так просто, в нее надо целить, — он махнул рукой по направлению к затору. — Даже если первый болт угодит в нужное бревно, и оно не стронется с места, второй туда уже не полетит.

— Почему? — не поверил Вятка.

— Потому что это не стрела, у которых вес у всех почти одинаковый, — пояснил ратник. — У болтов он разный, да еще у каждого надо учитывать кривизну. Ровных стволов-от не бывает, у них хоть какая кривинка, а есть.

— А с первого раза не получится? — с надеждой в голосе спросил сотник. — Всего-то надо подковырнуть то бревно, и чтобы болт, когда в него воткнется, покачался под своим весом.

— Это надо послать его по дуге, — поскреб дружинник затылок, и сам склонился над станком. — А ну дай я его настрою, глядишь, чего получится.

Он долго возился с разными приспособлениями, позволявшими одну деревянную часть арбалета поднять, а вторую наоборот опустить, за это время в щит из досок, закрывавший ратников от вражеских стрел, успело воткнуться их не меньше двух десятков. Наконец он оторвался от машины и взялся накручивать ворот, натягивающий тетиву:

— Вота, Вятка, бери ослоп, будешь клин вышибать, — подмигнул ратник сотнику. — Помоги нам бог Перун потопить всех нехристей.

— Тако оно и будет! — откликнулся тот, замахиваясь для удара.

Болт шумнул длинным телом и полетел по направлению к затору, за его полетом следило множество глаз защитников, укрывшихся за деревянными зубцами. Весть о том, что Вятка надумал разбить плотину одним ударом, обежала все вежи и заборола, занятые ими. Тысяцкий Латына не уставал утирать пот, бегущий из-под шелома на глаза, его десница, сложенная двуперстием, тянулась наложить на лоб и на грудь непривычный крест, но это новшество в вере, доступное вятским князьям и боярам, у него пока не получалось. А ордынцы, умноженные подкреплением, пришедшим по плотине, наращивали атаку, сотни железных крюков впивались в дубовые бревна на верху стены, сотни лестниц и веревок струились вниз, увешанные гроздьями злых как черти нехристей, вооруженных до зубов. Не хватало рук, сжимавших мечи и секиры, чтобы обрубить их и отправить атакующих в ад под стеной, переполненный грешными телами.