Козельск - Могу-болгусун (СИ)

саблей голову на виду у всех. Потом провинившихся под одобрительный гул

войска и хриплый рев рожков прогнали между рядами воинов, и они растворились

в их среде.

– Вота они как своих-то! – ахнул кто-то из защитников. – Чего же от

поганых ждать нам?

– А нечего ждать от них пощады. Вятка с мужиками показали, как надо с

ними обходиться, – громко откликнулся его сосед. – И я мыслю, что войну с

Батыгой надо вести не на живот, а на судьбину.

Вятка отвернулся от проема в забороле и поставил лук нижним концом на

деревянный пол, он понял, что после случая с мунгалами, попавшими в снежный

плен, ждать атаки на крепостные стены пока не придется. Затем повернулся к

ратникам:

– Мунгальские старшины поступили правильно, – сказал он так, чтобы его

услышали стоящие на стене. – Ежели б за тем десятком бросились остальные

десятки и сотни, то сколько воев погибло бы и в мокрых снегах, и от наших

стрел.

На прясле на некоторое время установилась тишина, защитники понимали, что Вятка сказал правильно, но им было жалко, что картины с неприятельской

атакой не произошло. Они бы тогда постарались помочь ворогам уменьшить их же

численность.

– Если бы они послов заслали заместо десятка воев со стрелами, начавших

изгаляться перед нами, тогда воевода затеял бы с ними толковище, –

раздумчиво заметил ратник из посадских в самодельном тегиляе, панцире, подбитом пенькой. Он покосился на странное воинство, заполонившее равнину до

кромки леса. – У мунгал как, пока по ним не стрелишь, покалякать о животах

еще можно, а как стрела с тетивы спорхнула, хоть до них не долетела, а

глуздырем уткнулась под копыта коней, а еще не дай Бог кого задела, тогда

руби домовины.

– Это еще поглядеть надоть, – расправил крутые плечи Темрюк, княжий

дружинник в колонтаре – кольчужном доспехе без рукавов и в шеломе с шишаком

и с бармицей сзади -железной сеткой из мелких колец. Широкое его лицо

прикрывала личина, повторяющая каждую складку, на ногах были бутурлыки из

металлических тонких пластин. Он повернулся к ратнику, говорившему об

обычаях орды. – Вот оповести нас, Прокуда, за сколько ден смалявые нехристи

овладели вашей Рязанью. А там ратей под десницей князя Романа Ингваревича и

воеводы Еремея Глебовича были тьмы. Да рязанцы позвали еще половцев.

– За шесть ден, Темрюк, – отозвался тот, которого окликнули по имени

Прокуда, он был в байдане – кольчуге из плоско раскованных колец, с прямым

мечом в правой руке и с кистенем в левой. – Тако же и Владимир, стольный

град, продержался несколько ден, Георгий Всеволодович, Великий князь Руси, оставил его на сыновей, Всеволода и Мстислава, решив дать бой на реке Сити

под Красным Холмом. Зряшно он поступил, и детей сгубил, и сам с войском, которое успел собрать, погиб бесславно.

Чернобородый воин из сбегов в бахтерце без рукавов и с железными

пластинами на груди процедил сквозь зубы: – Зато эти мунгалы, что стоят под козельской стеной, за своего царевича

Кюлькана, молодшего сына Чагониза, убитого под Коломной, положили в могилу с

ним сорок русских девушек вместе с конем в золотой сбруе и хашарами –

пленными без счета. Среди них были мои брат и сестра, – одна его узловатая

рука нервно теребила костяную рукоятку засапожного ножа в ножнах, засунутых

за кожаный пояс. А шуйца, левая рука, опиралась на огромный ослоп – дубину, обитую железом, с острыми шипами вокруг утолщения внизу. – Они оставили от

Коломны одни обугленные головешки.

Дружинники окидывали гневными взглядами ордынскую тьму, покрывшую

черным пологом равнину за правым берегом Жиздры, на скулах ходуном ходили

тугие желваки. Было видно, что косоглазым воинам, грудившимся тесными рядами

в лучах полуденного солнца, не привыкать устраивать кровавые пиры. Так же

можно было понять по неподвижным выражениям на широких лицах с раскосыми

глазами, что свою жизнь они ценили тоже не высоко.

– Якуна, не один ты страдалец, мы тоже пришли сюда не меды пить, а для

мести, – мягко сказал чернобородому воину седой, еще крепкий, старик в

справной сброе и с секирой на плече. На поясе у него висел длинный прямой

меч в кожаных ножнах, обложенных медными пластинами. – Коломна была не

первой и не последней, за ней пали Суздаль, Переяславль, Юрьев, Кашин, Скнятин, Бежецк, Псков, Судиславль – все тут есть остатками своих граждан.

Кто один пришел, а кто с семьей добрался околесицей по темным лесам.

Позади ратников объявился Калема-кузнец, поднявшись по взбегам на

прясло, перевел дыхание. Он слышал, что сказал старик, вгляделся, моргая

сощуренными глазами, в черное болото из малахаев и остроконечных азиатских

шапок, и скрипнул крепкими зубами:

– Мунгалы на такое горазды, они только за один месяц опустошили

четырнадцать русских городов – Полоцк, Ярославль, Кострому, Галич, Бело-Озеро... Там даже кошек с собаками не осталось, видать, кипчаки