Кожа

Хоуп закинула ботинок и лесенку обратно на палубу и позвала Алису и Роба пойти с ней и стать свободными людьми. Они кричали ей, что она сошла с ума от мороза, если верит Медведю.

Хоуп уже прощалась с Алисой и Робом сегодня утром, еще до Медведя, поэтому она просто отряхнула одежду от снега и пошла к острову, к той его части, где не было выточенных высоких набережных, а сползала в море островная земля. Через сорок с лишним минут обе ноги Хоуп ступили на русскую почву. Вернее, на русский снег. Хоуп походила немного туда-сюда, чтобы почувствовать, как ходится неработающему человеку. Ходилось ок. Прилетела, подумала она.

5. Ах ты, кожа моя, кожа

– Ну вот, Братец Череп, опять медведи.

– А что такого?

– Ну, знаешь, все эти стереотипы про Россию: водка, медведи, шпионы, КГБ, проститутки, олигархи. Вообще-то это объективация, похожим образом people of color подвергаются объективации.

– Я чего-то не понимаю, что ты говоришь. Скучно что-то, и небо белое.

– Белое, Братец Череп. Ну, знаешь, когда в лифт заходят чернокожий парень и белая женщина, она перевешивает свою сумку на то плечо, что дальше от него… Она действует согласно стереотипам, объективирует зашедшего с ней в лифт человека из-за цвета его кожи. Понимаешь?

– Нет. Небо скучное, без облачка, и даже солнца не видно. Ты умеешь петь?

– Не умею. Меня даже в детстве в музыкальную школу не взяли, когда я не взяла какую-то там ноту.

– Спой все равно.

– Ну ок.

И я начала петь как могу.

            Знаешь, Нина, моя кожа – русская,
            покрытая медвежьей шерстью,
            спермой и дешевой косметикой,
            порохом от незарегистрированного оружия,
            нефтью,
            кровью,
            тюремными татуировками,
            стразами из натуральных бриллиантов,
            «Новичком» и водкой.

            Ах ты, кожа моя, кожа,

            кожа русская моя,
            кожа русская, кожа тусклая,
            усыпанная прыщами-стереотипами.

            Знаешь, Нина,

            мои прапрапрародители были рабами,
            я из кожи вон лезу, чтобы от них отличаться,
            хожу в офис на работу,
            для развлечения – на концерты и за грибами,
            получаю второе или третье высшее,
            слушаю, смотрю и читаю только на английском,
            выплачиваю ипотеку,
            она – основная доступная мне форма рабства,
            или не хожу в офис,
            а работаю на удаленке,
            но все равно плачу ипотеку,
            часто обедаю в кафе с капучино и меню,
            написанным белым мелом
            на черных досках.

            Ах ты, кожа моя, кожа,

            кожа русская моя,
            кожа русская, кожа тусклая,
            засыпанная землей
            еще до моего рождения.

            Знаешь, Нина, моя кожа – русская,

            она лоскутное одеяло – из российского флага,
            пыльного ватника, вафельного полотенца,
            моей школьной формы,
            формы силовиков и военных,
            скучного галстука Путина,
            дачной одежды родителей,
            моих первых джинсов из американской
            гуманитарной помощи,
            пиджаков советских шахматистов,
            белых халатов русских олигархов,
            коротких юбок русских женщин, попавших
            за границу в девяностые и нулевые,
            светлых хвостов русских теннисисток,
            кожаных курток постсоветских бандитов,
            страниц русской и западной пропаганды —
            одеяла, сшитого политиками, журналистами
            и сценаристами «Нетфликса» (и других крутых
            сериальных продакшенов).

            Ах ты, кожа моя, кожа,

            кожа русская моя,
            кожа русская, кожа тусклая,
            это не кожа вовсе,
            а так, натянутая на меня не мной оболочка.
            Я вылезаю из нее,
            мне не холодно,
            мне не больно,
            мне не страшно.

            Вот теперь вы видите

            мою настоящую кожу.