Кожа

Хоуп сразу захотела назад в комнату для допросов и даже просто в каменную комнату. Здесь, снаружи, было в сто крат холоднее. Она поглядела на кожу своих рук, самосшитые варежки Хоуп забыла в тюрьме, теплую маску для лица оставила Робу и Алисе. Через лицо и руки морозный ветер сразу залез Хоуп под ткани, будто и не было на ней двух слоев белья, носков, рубашек и юбок. Еще через две минуты он залез Хоуп под кожу. Спина выла от боли на поверхности и внутри. Или просто ветер так громко обдувал остров и Хоуп вместе с ним. Среди серых камней крепости не виднелось людей. Хоуп не понимала, куда они все делись. Людей нужно было найти, чтобы выжить. Или того самого Медведя. Хоуп, скрюченная, пошагала по булыжникам. Вокруг нее идеально прямыми телами выстраивались дома-близнецы. Хоуп казалось, она снова ступает маленькая среди рядов сахарного леса. Не виднелось ни души. «Наверное, все умерли от холода», – спокойно решила Хоуп. Она принялась одну за другой толкать встречающиеся ей двери. Каждая оказывалась запертой. Окна были темные. Закончилась линия улицы, вместе с ней дома и двери.

Ветер сидел у Хоуп в ушах. Она стояла на лысых, бесснежных булыжниках. На самом большом из них посреди улицы мелом расчертили три стрелки в разные стороны и подписали слова. Под булыжником валялся разгрызенный быстрым воздухом изначальный указатель из дерева с тремя указателями-стрелками. Хоуп подумала, что они – начала каких-то стихов, которые она не может написать, потому что не знает языка. Можно было пойти вправо, влево или прямо в каменный полусвод. Названий на камне Хоуп не понимала. Она шагнула прямо: слово, туда указывающее, включало в себя имя ее матери. Как только Хоуп вышла из каменного свода, на нее наехала лошадь с пристегнутой коробкой на колесах.

* * *

Хоуп проснулась. Потому что выспалась, а не оттого, что трясло и качало. Она подумала, что Голд, нося-качая ее на своем теле, подготовила дочь к путешествию по этой незаканчивающейся стране. Они ехали уже неделю. Сначала в коробке с полозьями по замерзшему морю. Хоуп думала о том, что лошади не выплывут точно, если лед треснет. На берегу они пересели в коробку на колесах. Хоуп специально потопталась по началу большой земли, чтобы точно уже стать неработающей, свободной. Хоуп поглядела в сторону каменных крепостных зубов и соломинок кораблей. В одном из них оставались Алиса и Роб ждать своего Хозяина. Снег лежал неравномерно, как белое одеяло с дырами, дорога была черная и ледяная. Плечо и рука болели при движении, но заживали.

Хоуп повезло. Она очнулась в гостиничной комнате и увидела, как одна женщина с белой кожей бьет рукой другую белую женщину по щекам. Женщины были похожи, как родственницы, – невысокие, округлые, сероволосые. Бьющая – старшая и одетая как неработающая. Избиваемая – младшая, годящаяся бьющей в дочери, одетая как полуработающая или работающая. Хоуп потом узнала, что неработающая лупила работающую за то, что она отказывалась переодеть Хоуп и обработать ее синяки и ссадины, так как боялась к ней прикоснуться из-за ее цвета кожи. Она плакала, не прикрывалась руками, а размазывала ими слезы по красным щекам, качала головой. Пришел Лечащий человек, не из Дикой и холодной страны, как поняла Хоуп. Он посмотрел на нее так, как смотрели надзирающие на работающих на плантациях, но обработал ее ссадины и синяки. Неработающая говорила на разваливающемся английском и заменяла забытые слова на русские прямо посреди фразы. Вместе с тем она разговаривала с такой интонацией, будто делала торжественное объявление. Неработающая гордо рассказала, что ее воспитывала в раннем детстве женщина из Британии. Хоуп вспомнила, что это та страна, откуда давно приехала семья Хозяина Голд, ранние родственники ее собственных пра-бывших Хозяев, вероятно, ранние родственники ее бывшего Хозяина и, возможно, очень многих хозяев ее прошлой страны.