Кожа для барабана, или Севильское причастие

И, вдруг вспомнив о том, что находилось у него в сумке, извлек из нее фотокамеру «Канон» с объективом «зум» 80-200 мм. Он только что купил ее в магазине подержанных товаров и надеялся, что этот расход, пробивший очередную брешь в его и без того дышавших на ладан финансах, в конце концов оправдает себя.

– Вы хоть умеете снимать?

Дон Ибраим сделал обиженную мину.

– А как же! – Он ткнул себя в грудь рукой с зажатой в ней тростью. – Я сам в молодости, еще в Гаване, был фотографом. – И, мгновение подумав, прибавил: – Этим я зарабатывал, чтобы иметь возможность учиться.

В неярком свете фонарей на объемистом животе экс-лжеадвоката блеснула золотая цепочка с часами Хемингуэя.

– Учиться?

– Да.

– На адвоката, я полагаю.

Обо всем этом газеты писали еще несколько лет назад, что обоим было отлично известно (как, впрочем, и всей Севилье). Тем не менее дон Ибраим сглотнул слюну и с самым серьезным видом встретил взгляд своего собеседника.

– Да, разумеется. – И, выдержав исполненную достоинства паузу, храбро добавил: – Других профессий у меня нет.

Не говоря больше ни слова, Перехиль передал ему сумку. В конце концов, подумал он, каждый выкручивается как может. Вся наша жизнь – это одно грандиозное кораблекрушение, и, если сам не выплывешь, вытаскивать тебя никто не будет.

– Мне нужны снимки, – внушительно произнес он. – Всякий раз, как этот поп будет встречаться с сеньорой – где бы это ни произошло, – вы должны все зафиксировать. Только осторожно, ясно? Чтобы они ничего не заметили. Вот тут две пленки – высокочувствительных, на случай, если там будет не слишком светло. Не вздумайте снимать со вспышкой.

Они подошли к фонарю, и дон Ибраим внимательно осмотрел содержимое сумки.

– Нам бы это и в голову не пришло, – заметил он. – Тут ведь никакой вспышки.

Перехиль, подняв на него глаза от сигареты, которую как раз собирался зажечь, пожал плечами:

– А ты уж и размечтался! Самая дешевая вспышка, чтобы ты знал, стоит пять тысяч дуро.

Нынешние владельцы «Ла Альбааки» занимали второй этаж старинного особняка, а три зала первого этажа были отведены под ресторан. Хотя все столики были заняты, метрдотель – Макарена называла его Диего – оставил для них места в лучшем зале, возле большого камина, под окном-витражом в свинцовом переплете, выходившим на площадь Санта-Крус. Их появление привлекло внимание всех присутствующих: первой вошла Макарена, высокая, красивая, в черном костюме с короткой юбкой, открывавшей длинные стройные ноги, а за ней – Лоренсо Куарт, тоже высокий, худой, и тоже весь в черном. «Ла Альбаака» была одним из мест, куда определенная категория жителей Севильи водила своих гостей из других краев, поэтому такое зрелище, как дочь герцогини дель Нуэво Экстремо в сопровождении священника, не оставило равнодушным никого. Идя по залу, Макарена обменялась приветствиями с двумя-тремя знакомыми, а люди, сидевшие за соседними столиками, так и пожирали глазами вновь прибывших. Головы наклонялись друг к другу, губы многозначительно шептали что-то, драгоценности поблескивали, дробя на своих гранях огоньки свеч. Завтра, подумал Куарт, об этом ужине будет знать вся Севилья.

– Я не была в Риме со своего свадебного путешествия, – рассказывала тем временем Макарена, по-видимому нимало не смущенная подобным вниманием, – Папа дал нам специальную аудиенцию. Я была вся в черном, в мантилье и с гребнем. Как и подобает настоящей испанке… Почему вы на меня так смотрите?

Куарт медленно дожевал последний кусочек гусиной печени и положил нож и вилку на тарелку – слегка наискосок, слева направо. Поверх пламени свечи глаза Макарены следили за каждым его движением.

– Вы не похожи на замужнюю женщину. Она рассмеялась, и огонек свечи заиграл в ее глазах медовыми переливами.

– Вы полагаете, что мой образ жизни не приличествует замужней даме?

Куарт положил локоть на стол.

– Не мне судить о подобных вещах, – ответил он уклончиво.

– Но вы явились со стоячим воротничком, хотя обещали прийти в галстуке.

Они прямо, спокойно, не отводя взгляда, посмотрели друг на друга. Золотистый ореол, стоявший вокруг свечи, мешал Куарту видеть нижнюю часть лица женщины, но по искринкам в глазах он понял, что она улыбается.

– Что касается моей жизни, – заговорила Макарена Брунер, – то я не делаю из нее никакой тайны. Я покинула дом своего мужа. У меня есть друг – тореадор. А до него был другой… – Пауза, последовавшая за этими словами, была идеально рассчитана, и волей-неволей Куарт вынужден был отдать должное выдержке и самообладанию своей собеседницы. – Вас это не шокирует?

Куарт, положив указательный палец на рукоятку покоящегося на тарелке ножа, мягко повторил, что его работа состоит не в том, чтобы приходить в состояние шока от таких вещей, и что о них следовало бы говорить скорее с отцом Ферро, который является исповедником Макарены Брунер. Ведь и среди служителей Церкви существует специализация.

– А чем занимаетесь лично вы?.. Охотой за скальпами, как говорит архиепископ?