Кожа времени. Книга перемен

— Четыре талмудиста, — рассказывает притча, — разбирали трудное место в Торе. Двое упрямо настаивали на своем толковании, пока тот, кто остался в одиночестве, не призвал на помощь самого Бога. Но и Он не помог, потому что вместе с Ним мнения разделились поровну.

Статистика, которая уговаривает студентов изучать точные науки, сама же себе противоречит, утверждая, что через 20 лет после окончания университета зарплаты гуманитариев и технарей сравниваются. Оказывается, первые тоже нужны.

— Сегодняшние работодатели, — сказал мне американский профессор-гуманитарий, — сами не знают, чего они хотят от своих новых сотрудников. В условиях перманентной технической революции их всё равно придется постоянно переучивать. Но раз конкретные навыки стремительно обесцениваются, нужно учить тому, что не стареет. В викторианской Англии спорт считался важнее всех дисциплин, ибо тогдашние педагоги верили, что регби и крикет готовили к жизни лучше алгебры. Возможно, гуманитарное образование сможет играть роль своего рода духовного атлетизма, развивающего особые качества, нужные рынку труда.

Какие? Такие.

• Критическое мышление, которое мы оттачивали, взвешивая мотивы Яго и Макбета.

• Богатые коммуникативные навыки, которые необходимы, чтобы донести свою мысль и услышать чужую, не боясь, что вторая перечеркнет первую.

• Искусство тонких суждений, которое требуется, чтобы разглядеть паутину связей, не обрывая и не огрубляя их.

• Умение ясно выражаться на письме, без которого нельзя сочинить даже инструкцию к будильнику.

• Общая интеллигентность, которую создает не широкая, а глубокая начитанность, никогда и ни для кого не проходящая бесследно.

• Эмпатия, которой мы учимся, защищая от автора отрицательных персонажей вроде Шейлока и Карамазовых.

• Способность работать в группе развивает уважение к коллективному разуму, накопленному традицией.

• Умение постоянно учиться, потому что в этой сфере ничего окончательного нет.

Всё это может пригодиться в любой сфере, включая ту, о которой мы и не догадывались. Гуманитарные штудии напоминают мне фильм про мальчика, занявшегося карате. Вместо упражнений сэнсэй приспособил его к покраске забора и полировке машины. Ученик бунтует: его обучают не карате, а домашним работам. Но тут-то и выясняется, что именно эти надоевшие движения необходимы бойцу, чтобы отражать и наносить удары, побеждая соперника.

Что говорить, у меня жена-сокурсница занималась в университете суффиксами оценки и драматургией Олеши, пока не стала в Америке системным программистом, выйдя в отставку в чине, который даже такой шпак, как я, приравнял бы к полковнику.

Хочу всё знать

Когда умер Вячеслав Всеволодович Иванов, русская блогосфера отчаянно загоревала — и я вместе с ней. Нам, современникам туповатого XXI века, который всем книгам предпочел «Гарри Поттера», политикам — Трампа, а географии — Крым, академик Иванов кажется титаном прежнего времени, но он был настоящим, и я даже его немного знал.

Сперва мне довелось встречаться с Вяч. Вс. на разных конференциях, где он читал доклады на отнюдь не схожие темы, перемежая их воспоминаниями. Он знал всех бывших на его веку интересных людей, многих — с детства. Но самое захватывающее происходило в кулуарах, где Иванова легко было принять за ученого кудесника, мне даже виделся колпак звездочета. Он азартно делился фантастическими гипотезами, от которых глаза у нас делались квадратными. Однажды Вяч. Вс. объяснил, что каждый, если я правильно его понял, живет внутри индивидуальной темпоральной капсулы.

— Поэтому, — сказал он, — когда вы, еще не снимая трубку, знаете, кто звонит, это значит, что вы опережаете звонящего и путешествуете по времени.

Слушая такое, я тихо млел, ибо Иванов возвращал сухой и строгой науке волшебное — первобытное — очарование. Весь он был воплощением моей детской мечты, которую я извлек из книги с картинками: «Хочу всё знать». Вяч. Вс. действительно знал всё, и демонстрация этого информационного всемогущества производила сногсшибательное действие. Как-то, набравшись наглости, я попросил Иванова написать послесловие к моей книге «Вавилонская башня». К моему восторгу, Вяч. Вс. согласился, но сначала тут же, на моих глазах, пролистал рукопись.

— Прежде чем отдавать в печать, — сказал он буквально пять минут спустя, — исправьте одиннадцать ошибок. Одна касается датировки книги «И цзин», другая — транскрипции названия секты «Чань». И не путайте корни: надо писать «мегалополис», «мега» — приставка латинская, а не греческая.

Шкловский говорил, что у него два мозга, у Иванова, наверное, их было четыре. Пренебрегая традиционными распрями физиков и лириков, он владел суммой знаний как новый Фома Аквинский. Сам я могу судить только о той узкой сфере, которая относится к современной словесности.