Кожное лекарство (ЛП)

— Да. Думаю, да, — ответила Дженис. — Он всегда старается изо всех сил; всегда пытается поступать правильно. Иногда он терпит неудачу, как и все мы, но никогда не опускает руки. С его работой… Скажем так: когда всё идёт гладко, его не ценят; а когда всё выходит из-под контроля, считают, что в этом виноват лишь он один.

Кейб слушал, но не был уверен, что осознавал услышанное.

Он не мог мыслить здраво после последних событий. Чёрт, он даже не был уверен, какой сегодня день!

Он продолжал видеть выпотрошенную проститутку, Вирджила Клея, старого индейца в тюрьме, Генри Фримена, Джексона Диркера — череда лиц и событий, которые путались в голове и сливались в одно.

Кейб отхлебнул кофе но не почувствовал его вкус.

«Похоже, все, кроме меня, считают Диркера хорошим человеком. Может, я ошибаюсь? Может, я его совершенно не знаю? Может, он изменился? Значит, и мне следует…»

— Вы знаете моего мужа? — спросила Дженис.

— Шерифа? Да, мы встречались? — кивнул Кейб.

— И вы хорошо его знаете?

Кейб сглотнул.

— Нет, мадам. Полагаю, я его совершенно не знаю.

— 18-

На следующее утро Генри Уилкокс выпустил из камеры Чарльза Седобрового.

— Держись подальше от выпивки, старик, и избежишь неприятностей.

— Мне слишком нравится эта огненная вода белых, — вздохнул индеец. — Я не могу избегать её, как облако не может избежать неба.

Уилкокс лишь покачал головой.

— Ступай, Чарли.

На пороге Седобровый остановился.

— А что я вообще сделал?

Уилкокс вздохнул.

— Ты не помнишь? Правда, не помнишь? Или решил надо мной подшутить? Да, похоже, ты не врёшь… Ну, скажем так, Чарли: если следующий раз ты захочешь в туалет, не стоит делать это на чьём-то крыльце. Людям это не нравится.

Индеец почесал голову.

— Я — лишь невежественный дикарь. Что я могу знать о ваших правилах?

— Всё, убирайся отсюда!

Несмотря на хмурое выражение лица, в душе Седобровый хохотал, как ребёнок, написавший на заборе дурные слова. Может, белые и не считали его весёлым, но сам он здорово веселился за их счёт.

Индеец вышел на улицу. Воздух был холодным, хотя и светило солнце.

Второй помощник шерифа, Пит Слейд, привязал коня к изгороди и кивнул Седобровому:

— Холодный денёк, да, Чарли?

Седобровый пожал плечами.

— Я индеец… Я не ощущаю холода.

Слейд только покачал головой и вошёл в здание.

Седобровый плотнее запахнул пальто и поёжился.

Он уже собирался двинуться вдоль по улице, как дверь за его спиной отворилась, и наружу вышел ещё один человек. Он споткнулся о дощатый тротуар и чуть не упал, но удержал равновесие. Худой, долговязый мужчина, чьё лицо было одним сплошным синяком, а овчинный тулуп пах так, словно его только что сняли с овцы.

Он почесал спутанную, неопрятную бороду.

— Забрали моё оружие, — пробормотал он. Казалось, он разговаривает с кем-то третьим, а не с Седобровым. — Кольт калибра.44, да… Скольких сучёнышей я поубивал с его помощью на войне, знаешь? А теперь они говорят, что я не смогу его забрать, пока… Пока… Чёрт, что они там говорили? Не помнишь?

Седобровый ответил, что забыл.

Он знал этого мужчину. Орвилл дю Чен.

Сбрендивший белый, который считал, что он всё ещё на войне. Он говорил, как сумасшедший, и люди переходили на другую сторону улицы, когда видели его впереди. Он был не только встревожен, но и опасен, если его задеть.

Однажды парочка шахтёров решила повеселиться и поиздеваться над дю Ченом, так он изрезал их ножом для разделки шкур вдоль и поперёк.

От него стоило держаться подальше, как от бешеной собаки.

Седобровый никогда раньше не находился так близко к этому безумцу и всегда видел его только с дальнего расстояния.

И сейчас… сейчас его что-то начало беспокоить. Он не мог скачать, что именно. Не запах, идущий от мужчины, и не тревога, которую будило его присутствие. Нечто более глубокое. Нечто особенное.

Орв затрясся, и его глаза, казалось, расфокусировались.

— Да, папочка, я всё помню, папочка. Дедушка сказал мне спуститься в долину сегодня ночью, да, сегодня ночью. Эти корешки… Они появляются только в полночь, как он сказал. Да, папочка. Я выкопал их и принёс дедушке; а дедушка их сварил, и бородавки исчезли. Как в тот раз, помнишь, папа? У старика Вилли была опухоль? Дедушка… Он призывал их по именам… Тех, кого преподобный Эрвин называл плохими, плохими, плохими! Тех, кто заставляет небеса содрогаться, а мёртвых переворачиваться в могилах. Тех самых, папа? Да… А потом… Потом дедушка произносит слова и погружает руки во внутренности выпотрошенной свиньи. Он выкладывает их на опухоль Вилли, и она… эта старая опухоль… она исчезает, папочка. Да… Дедушка говорил, что у меня тоже есть дар… Но мне он не нравится, папочка. Он пугает меня…

Седобровый слушал, но отказывался это слышать.

Он попятился от свихнувшегося мужчины, на которого снизошло видение.

— Да, ничего хорошего из этого города не выйдет, — продолжал Орв. — Ни из этого… Ни из любого другого, которого коснулась его рука…

— Чья рука?

Орв захохотал.

— Древняя рука… Древняя рука из гор…