Козёл Иуда

— У всего есть последствия, Ленни. Но одно я знаю точно: мы никогда больше не будем такими, как сейчас. Всё это будет вчерашним днём ​​и воспоминаниями, прежде чем ты это узнаешь. И мы оба оглянемся назад и отдадим всё, чтобы снова стать молодыми и счастливыми хотя бы на день, на час. Что бы ни случилось, хорошее или плохое, мы больше никогда не почувствуем себя неуязвимыми.

— Но мы не неуязвимы.

— Нет, это иллюзия. Но это красиво, ты не находишь? Это недолговечно, но это так прекрасно, что иногда мне хочется плакать, потому что я знаю, как и все остальные, мы станем старше и забудем, как быть такими, — она приподнимается на локтях, и её волосы падают ей на лицо. Она отталкивает их за ухо и наклоняется ближе, её грудь прижимается к его груди. — Возможно, нам вообще не нужно тратить свою жизнь на поиски себя. Может быть, мы начинаем со знанием дела и с самого начала всё делаем правильно, а время и возраст сбивают нас с толку. Может быть, так мы теряем себя. Разве это не может быть? Может быть, мы тратим жизнь не на то, чтобы найти себя, а на то, чтобы вернуть всё, что мы потеряли?

Он думает об этом какое-то время.

— Что ты чувствуешь, когда делаешь такие вещи?

— Силу.

— Но ты такая свободная, когда ведёшь себя так, ты почти заставляешь меня…

— Поверить? Это актёрская игра, или на самом деле мы с тобой?

Внезапно столкнувшись с чувством темноты и отстранённости, Ленни закрывает глаза, не желая смотреть на неё прямо сейчас.

— Я не знаю.

— Ты действительно не понимаешь, не так ли?

Одна рука движется вниз по её спине и на её ягодицы. Она поворачивается ближе, и они целуются, её язык переплетается с его.

Она отстраняется, облизывает его ухо и шепчет:

— Возьми меня.

Ленни берёт её лицо в свои руки и притягивает к себе. Они снова целуются, и на этот раз, когда страсть нарастает, он чувствует, как она шевелится, её обнажённое тело трётся и скользит по его собственному, когда он сжимает челюсть настолько, что её язык должен пройти через его зубы, прежде чем она сможет отстраниться. Он кусает ровно настолько, чтобы причинить ей боль, но не настолько, чтобы потекла кровь. Она стонет и переворачивается на живот, поднимая свою задницу в воздух, предлагая ему раскрытую вагину и оглядываясь через плечо с тем же огненным взглядом, который у неё всегда был, когда она вела себя так.

— Сделай это. Пожалуйста, просто сделай это.

Темнота возвращается, но звуки и ощущения остаются. Их стоны и вздохи… скользящая и шлёпающая влажная плоть… её крики и мольбы о том, чтобы он причинил ей боль… и его ужасающая способность исполнять это желание… всё это где-то глубоко в черноте… покрывая его теперь, как погребальный саван…

И вот эта тварь снова здесь, со своими искривлёнными рогами и нечеловеческими глазами, наблюдающими за ним сквозь ночь… бездушные, пустые глаза… ни живые, ни полностью мёртвые. И Шина, она тоже рядом, он слышит её испуганное, учащенное дыхание. Он чувствует запах её вагины вместе с землистым запахом животного, доносящимся по песку с морскими ветрами. Прямо за своими босыми пальцами ног он может видеть, как кровь Шины стекает по песку, смачивая его, образуя лужи… так много крови, что она не может быть только её…

— Я люблю тебя, Ленни. Я люблю тебя.

8

Ему потребовалось некоторое время, чтобы понять, что вокруг него падает не снег, а стекло. Посыпавшись мелкими осколками и брызгами тумана, куски резали и кололи его, падая. Он закричал, глядя в шторм, заставляя свои глаза оставаться открытыми, даже когда они были проколоты и начали кровоточить. Он чувствовал песок, грубый и зазубренный, во рту, на языке, скрежещущий по дёснам. Он ощущал вкус крови, заполняющей промежутки между зубами и внутренней стороной щёк, поднимающейся из задней части горла и смешивающейся со стеклом в виде густой пены, которая текла по его изуродованным губам и капала с подбородка.

Только что Шина стояла перед большим зеркалом и смотрела в него глазами, ставшими чёрными и гладкими, как полированный оникс. Тогда она тоже закричала. Больше ярости, чем боли, её визг казался маловероятным для такой слабой, но прорвался как звук сирены, взорвав зеркало и разбив его на куски.

Последовало жуткое молчание. Вдалеке Ленни услышал что-то ровное и медленное, похожее на дуновение далёкого ветра, но вскоре понял, что это его собственное неглубокое дыхание звенело в ушах. Он знал, что свернулся калачиком на боку, но в кромешной тьме не чувствовал ни направления, ни ситуации.

Его окружали воспоминания, мародёры, стремящиеся к уничтожению.

Ленни проснулся от проливного дождя. Он оказался на полу в гостиной, сидя в том же углу, куда уединился прошлой ночью. Дождавшись, пока его зрение и разум синхронизируются и он сможет быть уверен, что полностью проснулся, он с трудом поднялся на ноги. Его спина, плечи, шея и ноги болели, а руки были сжаты в кулаки так сильно, что они затекли. Направляясь на кухню, он энергично тряс руками, пока булавки и иглы не отступили.