Козёл Иуда

Может, она действительно беременна? Скажет ли она ему сейчас, даже если да? Будет ли он поступать правильно в любом случае? Ленни углубляется в здание и закуривает сигарету. Он даже не уверен, что сейчас правильно.

Тишина. Единственными звуками являются звуки близлежащих волн, мягко достигающих берега. С океана дует бриз и проникает сквозь руины, принося свежий воздух с запахом моря. Этой ночью ни тепло, ни особенно холодно, а движения на тупиковой дороге практически нет. Ведь приезжает сюда мало кто, особенно в межсезонье. Там есть полуразрушенный мотель, участок пляжа, а в нескольких милях дальше — захудалая забегаловка с видом на океан. Он и Шина — единственные, кто остановился в мотеле; его машина — или, вернее, машина его матери, которую он одолжил для этого отпуска, — стоит одна на маленькой парковке.

Со своей возвышенности на дюнах он может видеть весь мотель. Свет в их комнате был выключен. Он задаётся вопросом, решила ли Шина пойти спать? Он смотрит на часы, внимательно вглядываясь в циферблат и пытаясь разглядеть положение стрелок в темноте. Время чуть позже восьми. Он бросает сигарету и решает вернуться в комнату, когда видит силуэт человека, покидающего парковку, пересекающего улицу и начинающего подъём по дюнам.

— Шина, — говорит он, когда она появляется в поле зрения. — Что ты делаешь?

— Я хочу пойти поплавать, — говорит она ему.

Закутанная в тёмное одеяло, она похожа на беспокойного босоногого монаха, блуждающего по пескам. Единственным ключом к её истинной личности являются её яркие глаза и прядь тёмно-рыжих волос, выглядывающих из-под капюшона, который она сделала из одного конца одеяла.

— Недостаточно тепло. Вода, наверное, очень холодная.

— Ты боишься, что со мной может что-то случиться? — она неудержимо хихикает.

Он смотрит ей в глаза. Она под кайфом.

— О чём ты?

— Я выпила пару бутылок пива, которые ты принёс, и приняла дозу мескалина, — говорит она, смеясь так, будто это самая истеричная вещь, которую она когда-либо слышала. — У тебя было две, одна ведь для меня?

— Ну давай же, — он тянется к ней. — Давай вернёмся внутрь и поговорим.

— Не о чем говорить. Ничего из этого ничего не значит, верно?

— Мне нужно знать, если ты…

— Тебе не нужно ничего знать, — она движется мимо него, глубже в руины. — Я иду на пляж, ты идёшь?

— Там слишком опасно. Темно и…

— О, проветримся.

Одеяло колышется на ветру.

— Что под одеялом, Шина?

Она улыбается.

— Я.

— Как угодно, — вздыхает он. — Хочешь бегать здесь голой, хорошо, нокаутируй себя. Я возвращаюсь внутрь.

— Это наша последняя ночь.

Он останавливается, смотрит на неё.

— Вместе, — уточняет она. — После сегодняшней ночи всё закончится.

Он чувствует, как его голова медленно кивает, словно без его согласия.

Шина сбрасывает одеяло. Оно падает на землю к её ногам. В тени и скромном лунном свете она выглядит неземной, призрак с глазами лани, кремовой кожей и огненными волосами, посланный опьянить его, захватить или, возможно, наконец освободить. А может, просто тогда речь была вообще не о нём. Может быть, этого никогда не было. Может быть, она освобождается в этот момент. Он не может быть полностью уверен.

С вызывающей ухмылкой и новым взрывом смеха она убегает через руины к другой стороне дюн и океану, ожидающему внизу.

Ленни хватает одеяло и следует за ней, выкрикивая её имя.

* * *

Пока остальные удерживали его, женщина медленно сняла белые перчатки и позволила им упасть на пол. Хотя её руки сохранили основные человеческие черты, они больше напоминали когти. Мясо было серого цвета, похожего на акулью кожу, покрытое какой-то слизью и обширной сетью полупрозрачных червеобразных вен. Она подошла ближе. Шарф всё ещё был на её шее. Что-то корчилось под ним. Задыхаясь, Ленни наблюдал, как она провела пальцами паучьих лапок по его лицу и собрала кровь из его раны, оставив на этом месте грязь из своей плоти. Тело Ленни начало биться в конвульсиях и брыкаться. Остальные крепко держали его, фиксируя в вертикальном положении, чтобы он мог видеть зеркало и странные символы, которые женщина рисовала на нём его кровью.

Он хотел закричать, чтобы они остановились, чтобы слезли с него — он не хотел, чтобы они прикасались к нему — он хотел, чтобы они ушли от него и прекратили это… но он мог только формировать слова в уме; любая попытка озвучить их приводила к рвотному звуку из глубины его горла.