Отстал на секунду и видит: движется, шатается неизвестный поэт навстречу.
- Вы увидите, - поднял голову неизвестный поэт, - как живет лицо, создающее нас.
Глава XIX МЕЖДУСЛОВИЕ
Я проснулся в комнате, выходящей ротондой на улицу. Тихо здесь, только по вчерам черт знает что происходит. То вынырнет из темноты какой-нибудь философствующий управдом с багровым носом, то пробежит похожая на волка собака, влача за собой человека. То двое прохожих, с поднятыми воротниками, остановятся у фонаря и, шатаясь, друг у друга прикурят. То вдруг благой мат осветит окрестность. То человек заснет у лестницы на собственной блевотине, как на ковре. А какой город был, какой чистый, какой праздничный! Почти не было людей. Колонны одами взлетали к стадам облаков, везде пахло травой и мятой. Во дворах щипали траву козы, бегали кролики, пели петухи.
Глава XX ПОЯВЛЕНИЕ ФИГУРЫ
Вот я и закутался в китайский халат. Вот рассматриваю коллекцию безвкусицы. Вот держу палку с аметистом.
Как долго тянется время! Еще книжные лавки закрыты. Может быть, пока заняться нумизматикой или почитать трактат о связи опьянения с поэзией.
Завтра я приглашу моих героев на ужин. Я угощу их вином, зарытым в семнадцатом году мною во дворе под большой липой.
И снова я засыпаю, и во сне мне является неизвестный поэт, показывает на свою книжку, которую я держу в руках.
- Никто не подозревает, что эта книга возникла из сопоставления слов. Это не противоречит тому, что в детстве перед каждым художником нечто носится. Это основная антиномия (противоречие). Художнику нечто задано вне языка, но он, раскидывая слова и сопоставляя их, создает, а затем познает свою душу. Таким образом в юности моей, сопоставляя слова, я познал вселенную и целый мир возник для меня в языке и поднялся от языка. И оказалось, что этот поднявшийся от языка мир совпал удивительным образом с действительностью. Но пора, пора...
И я просыпаюсь. Сейчас уже одиннадцать часов. Книжные лавки открыты, из районных библиотек туда свезли книги. Может быть, мне попадется Дант в одном из первых изданий или хотя бы энциклопедический словарь Бейля...
- Милости просим, милости просим, - запел книжник. - Вас уже три дня не было видно. Вот у нас книги для вас; не угодно ли - по лесенке.
- А эти шагающие римляне, рассуждающие греки, воркующие итальянцы? Нет ли у вас случайно Филострата "Жизнь Аполлона Тианского"?
- Выбирайте, выбирайте.
- А не дорого?
- Дешево, совсем дешево.
- А где у вас археология?
- Направо по лесенке. Позвольте, подставлю.
- У вас прекрасные экземпляры.
- Заботимся, заботимся, чтоб угодить покупателям.
- А давно у вас не был Тептелкин? высокого роста, почти прозрачный, с палкой японской.
- Как же, как же, знаю. Не заходил давно.
- А дама в шляпе с перьями?
- Вчера после обеда была.
- А высокий молодой человек?
- Интересующийся рисунками? третьего дня был.
- А не спрашивал ли молодой человек с голубыми глазами, со вздернутым носиком, книжек Заэвфратского?
Ночь. Внизу бело-синие снега, вверху звездно-синее небо.
Вот лопата. Я должен все приготовить для прихода моих превращающихся героев. Двор мой тих и светел. Лишенная листьев липа помнит, как мы сидели под ней много, много лет тому назад, белые, желтые, розовые, и говорили о конце века. Тогда зубы у нас были все целы, волосы у нас тогда не падали, и мы держались прямо.
Место в двух шагах от ствола липы по направлению к моему освещенному окну. Здесь. Луна - за облаками, идет хлопьями снег, придется рыть в темноте. Ничего...
Правильно ли я определил место? Еще раз от липы два шага по направлению к окну. Раз, два. Тут, конечно, тут! Глубже?
Наконец-то!
Надо засыпать и притоптать. Снег все покроет. Я с ящиком и лопатой, как сомнамбула, поднялся по лестнице, повернул голову и осмотрел мрак: нет ли кого во дворе? Никого не было.
Вино в бутылках я расставил на столе. Я привожу комнату в порядок для прихода моих друзей.
Первым пришел неизвестный поэт, прихрамывающий, с нависающим лбом, с почти атрофированной нижней частью лица, и пошел осматривать мои книги.
- Все мы любим книги, - сказал он тихо. - Филологическое образование и интересы - это то, что нас отличает от новых людей. Я пригласил моего героя сесть. - Я предполагаю, - начал он, - что остаткам гуманизма угрожает опасность не отсюда, а с нового континента. Что бывшие европейские колонии угрожают Европе. Любопытно то, что первоначально Америка появилась перед Европой как первобытная страна, затем как страна свободы, затем как страна деятельности.
Через час все мои герои собрались, и мы сели за стол.
- Знаете, - обратился я к неизвестному поэту, - я за вами и за Тептелкиным как-то следил ночью.
- Вы за нами всегда духовно следите, - прервал он и посмотрел на меня.
- Мы в Риме, - начал он. - Несомненно в Риме и в опьянении, я это чувствовал, и слова мне по ночам это говорят.
Он поднял апуллийский ритон.
- За Юлию Домну! - наклонил он голову и, стоя, выпил.
Ротиков элегантно поднялся: - За утонченное искусство!
Котиков подпрыгнул: - За литературную науку!
Троицын прослезился: - За милую Францию!