Козлоногий Бог

— Не можешь ли ты сшить для себя что-нибудь в духе того, что ты сделала для дома? Ты превосходно справилась с домом. Я чувствую себя таким раскрепощенным, когда захожу туда.

— И ты хочешь чувствовать себя раскрепощенным, когда видишь меня?

— О нет, это само собой разумеется. Это уже так. Чего я хочу, так это чтобы ты сама чувствовала себя раскрепощенной.

— Я уже раскрепощенная! — прорычала Мона, придя в ярость от сомнений в ее современности.

— Увы, но нет, дорогая, иначе бы ты так не рычала. Раскрепощенные люди отличаются добрым нравом, ибо они абсолютно свободны и не скованы внутренними запретами.

— Если бы я была абсолютно свободна и не скована внутренними запретами, то ты бы сейчас уже был мертв.

— О нет, не был бы. В тот же миг, как только ты набросилась бы на меня, я бы тебя хорошенько отшлепал, и нам обоим стало бы хорошо.

— Не думаю, что мне было бы хорошо, — ответила Мона, — Если бы ты заехал мне в челюсть и навалился на меня всем своим весом. Как я поняла, в семье не может быть больше одного раскрепощенного человека. Кто угодно другой должен находить время на уборку после него, чтобы дом был пригодным для жизни. Всем раскрепощенным людям, которых я когда-либо знала, приходилось жить в пустых комнатушках, никого к себе не пуская и переезжая каждый квартальный день[64].

— Забавно, — сказал Хью, — Что в те дни, когда я был порядочным гражданином, ты жила жизнью гулящей кошки, а теперь, когда я поймал тебя на слове и присоединился к тебе в твоих похождениях, ты решила сбежать к каминному коврику.

— Именно так. Всё за спокойную жизнь. Я выполню то, о чем ты просишь, но я ненавижу, когда ты даешь мне деньги.

— Через восемнадцать дней мне предстоит стать ответственным за твои долги и проступки. Так что мы можем несколько опередить церемонию, по крайней мере, в этом вопросе. Ты страдаешь предрассудками людей из среднего класса, Мона.

— Хорошо. Я выполню твои пожелания, но сделаю это в своей манере.

Что она собралась делать, он не знал и не спросил; но когда в один полдень он вернулся со встречи с мистером Уотни, обнаружив фермерский дом пустым, то ощутил внезапный холодный укол боли, ибо это был первый раз за все время, когда он вернулся на ферму и Мона не вышла, чтобы встретить его. Он не представлял себе ферму без нее — да что там, он не представлял себе своей жизни без нее. Привлеченный странным звуком в старой части здания, он быстро направился туда. У подножия великолепной винтовой лестницы его ждала женщина эпохи Возрождения.

Он замер, совершенно пораженный. Он обожал Мону, но никогда прежде она не казалась ему такой восхитительной. На ней было одеяние с пышной юбкой и плотно прилегающим лифом из тяжелой парчи — но не из скромной парчи для одежды, а из тяжелой, красивой, роскошной ткани для обивки мягкой мебели. Основным цветом ткани был желто-коричневый, в ее основе слегка поблескивала золотая нить, а пестрые голубые и зеленые павлины с пассифлорами были разбросаны по всей ее длине. Спереди прилегающий лиф был открытым и низким, а сзади, за гладкой прической Моны возвышался высокий золотой воротник — из белой льняной ткани, купленной уже готовой в деревенском магазине и слегка позолоченной, как понял Хью. Она была удивительно похожа на Беатриче д'Эсте, но вся эта роскошь стоила не больше тридцати шиллингов. Мона была горда собой. Она хотела порадовать Хью, но она бы не отказалась от своей независимости. Его пять сотен останутся неприкосновенными до свадьбы. На то, что она делала, она тратила свои собственные деньги, и когда они закончатся, она остановится.

Хью подошел к ней.

— Что ты здесь делаешь? — спросил он требовательным тоном, дабы скрыть свои эмоции, ибо увидев ее в одеянии в стиле чинквеченто он был впечатлен сверх всякой меры. Она была женщиной из времен Амброзиуса!

— Примеряю свои наряды в подходящей для этого обстановке, — ответила Мона с достоинством, хоть и была вся красная, словно пион. — Я не ожидала, что ты так скоро вернешься.

— Итак, ты решила выбрать стиль эпохи Возрождения? — медленно спросил Хью. — Но почему его, а не греческое одеяние?

— Потому что я и есть Возрождение, — огрызнулась Мона, вскинув голову.

Он молча смотрел на нее.

— Да, — ответил он, наконец, — Я думаю, так и есть. Я видел кого-то очень похожего на тебя на картине.

Он гадал, куда могла бы повернуть история, если бы определенная итальянская принцесса посетила Англию или же если бы определенный английский священник совершил паломничество в Рим, что он, конечно, и сделал бы, если бы его враги не одержали над ним победу. Предположим, Амброзиус, владевший своим Аббатством, совершил паломничество в Рим и встретил там свою принцессу, богатую даму, принадлежавшую к могущественному дому, разве не стала бы тогда история европейской мысли развиваться в другом направлении? Ибо Возрождение представляет собой двусторонний процесс — также, как и жизнь представляет собой троицу, по образу создавшего ее Бога.