Козлоногий Бог

Он обладал замечательными манерами, присущими всем жителям Мэйфейра, и Джелкс невзлюбил его уже только за это. Помрачнев, он исчез, и стал бродить взад и вперед под окном, чтобы услышать, если внутри вдруг начнется перебранка; ибо он понимал, что если, предварительно заставив его вспомнить об Амброзиусе, они заманили Хью на семейный совет, они, вероятно, встретятся с Амброзиусом, поскольку, как ему казалось, это было как раз тем, чего они добивались. Глубоко встревоженный, он бродил взад и вперед, поглядывая на освещенное окно каждый раз, когда проходил мимо.

Хью тоже был взволнован; это не было связано с тем, что его семья заставляла его волноваться каждый раз, когда они дружно наваливались на него с целью обсуждения семейных проблем; особое чутье, присущее от природы всем пассивным натурам, говорило ему о том, что сегодня происходило нечто совершенно необычное, и присутствие мистера Хьюза, или доктора Хьюза, как его предпочитал называть Джелкс, было для него таким же серьезным сигналом об опасности, каким могло бы быть прибытие палача на ферму для теленка. Доктор Хьюз был по-своему добр, не желая испортить телятину, но Хью почти разглядел, как тот исподтишка проверяет на остроту лезвие своего ножа. В общем, Хью находился в том состоянии, которое обычно бывает присуще напуганной лошади, и белки его глаз блестели абсолютно также. Он видел, что доктор Хьюз наблюдает за ним, и начал запрокидывать голову назад, словно конь, готовый встать на дыбы. Доктор Хьюз медленно пододвигал свой стул всё ближе и ближе к нему, пока, наконец, они не оказались по разные стороны одного стола.

Впрочем, женщин из собравшейся здесь компании, казалось, совершенно не беспокоила напряженная атмосфера в комнате. Они привыкли к Хью и его поведению, и прекрасно знали, что подобные признаки надвигающейся катастрофы никогда не означали ничего большего, нежели приближения очередного приступа его глубокой депрессии. Фрида очень переживала, что Хью может однажды покончить жизнь самоубийством во время одного из таких приступов тоски, но ничего подобного не происходило. Хью был слишком хорошо воспитан своей старой шотландской няней, чтобы заканчивать жизнь самоубийством.

— Может быть, ты присядешь, Хью? — спросила леди Пастон с приторной сладостью в голосе, которая пришла на смену авторитарности в тот момент, когда он стал слишком большим для того, чтобы быть отшлепанным. Хью присел, будучи не в состоянии в данный момент думать об извинениях за свой отказ. Каким-то особым чутьем он понял, что поддавшись им, он потерял одно очко в этой игре, пусть и сделал это исключительно из вежливости.

— Мы волновались за тебя, Хью, — продолжила его мать.

— Не стоило, — угрюмо проворчал Хью, шаркая ногами и не поднимая на нее глаз, — У меня все в порядке.

— Мы очень переживаем по поводу тех людей, что живут здесь с тобой. Мы разузнали о них кое-какую информацию и она весьма неутешительна.

Хью пробормотал что-то о том, что он ничего такого не слышал.

— Я полагаю, тебе известно, что старик — лишенный сана священник?

— Да нет же, — возразил Хью. — Он просто не закончил свою учебу.

— А мы слышали совсем другое. И просто так оттуда никого не выгоняют.

Хью молча сидел с несчастным видом, понимая бесполезность любых споров и будучи к тому же совершенно не способным спорить, даже если бы это могло что-то изменить.

— Интересно, знаешь ли ты, что у этой девки весьма сомнительная репутация?

Хью выпрямился и посмотрел ей прямо в глаза.

— Мне ничего не известно о ее прошлом, — ответил он, — Я просто счел, что с ней можно иметь дело, и что она мне подходит.

— Что связывает тебя с этими людьми, Хью? Для нас всё это выглядит как совершенно безумное сожительство.

Это был нокаут. Что связывало его с ними? Он и сам не знал. Он любил старого Джелкса. Он превозносил Мону. Он был невероятно зависим от них, от них обоих вместе и от каждого из них в отдельности; вот только он с грустью осознавал, что он для них ничего не значил; что они помогали ему исключительно из человечности и ждали, что через некоторое время он встанет на ноги и сможет стоять самостоятельно, и что они не позволят ему до бесконечности висеть на их шеях. Как он должен был объяснить всё это своей семье? Как, в конце концов, ему самому было справиться с этим осознанием? Он смотрел в лицо обнаженной правде, которая, при этом, была достаточно запутанной для того, чтобы сбить с толку кого угодно.

— С Джелксом мы просто приятели, — сказал он, — Мисс Уилтон приходится ему кем-то вроде приемной дочери, за которой он присматривает, поскольку больше у нее никого нет. Она дизайнер и меблировщик, и она выполняет для меня именно эту работу. Миссис Макинтош должна была приехать сюда и помочь со всем управиться, но она оставила меня в самый последний момент и мисс Уилтон мгновенно заполнила собой образовавшийся пробел. Но это временно, — добавил он мрачно, чувствуя, как мучительно сжалось его сердце при этих словах.

— Что-то я в этом не уверена, — ответила леди Пастон, — Тебе будет проще оставить ее, чем прогнать.