Козлоногий Бог

Но в то время как в этой ситуации Хью был беспомощен, словно птица, попавшая в змеиные тиски, о чем они очень хорошо знали и сидели в ожидании момента, когда он выдаст сам себя, кто-то, кто не был Хью, тоже возник в комнате и с изменившегося лица Хью на них посмотрел совсем другой человек, который, кем бы он ни был, был совершенно не похож на Хью. Они ахнули. Взгляд незнакомца был неподвижен и холоден, как у меченосца. Женщины потеряли дар речи; то, что они могли бы сделать с Хью, они не посмели бы провернуть с этим человеком; силой своей личности он явно превосходил их всех. Доктор Хьюз, имевший достаточно опыта для того, чтобы не усугублять кризис, сидел неподвижно и делал мысленные заметки; он был знаком с классическими случаями раздвоения личности и встречался с некоторыми из них в своей практике, но никогда прежде ему не доводилось видеть ничего подобного. Личность, которая присутствовала здесь сейчас, внушала ему первозданный ужас, чего, определенно, не смогла бы сделать ни одна патология.

Потом, даже не смотря на то, что в данный момент ситуация находилась под его полным контролем, человек, стоявший здесь, внезапно осознал, что он был сломлен — и что это был конец. Те, кто сидели вокруг него, кем бы они ни были, представляли здесь ту силу, которой он не мог противостоять; внутренняя защита, обладание которой ему казалось бесспорным с того момента, когда он впервые вошел в контакт с великим богом Паном, рухнула, и он, стоял, обезоруженный, в ожидании своей смерти.

И все же бог не оставил его совсем. Он лишь отошел в сторону и стоял там в надежде, что тот последует за ним. Нужное время еще не пришло, они не могли противостоять миру, сражавшимся против них. Козлоногий Бог откликнулся на его зов, но закончить начатое было нельзя; он должен был отступить.

Теперь он был абсолютно уверен в том, что в душе его было нечто такое, что могло воспарить над узами этой эпохи и обрести свободу. Пусть он потерпел неудачу на внешнем плане, но на планах внутренних он создал все условия для успешного завершения дела в следующий раз. Сейчас он должен был уйти, но он еще вернется. Он не станет принимать участие в этой игре слов или выдвигать встречные обвинения своим обличителям; он не станет спасаться бегством. Внутреннее напряжение спало, и теперь они могли забрать его жизнь и покончить с этим. Но в его сердце были живы обещания, полученные им из странных видений и текстов, принадлежавших ему одному, и это должно было помочь ему добиться исполнения данной богом клятвы. Когда он придет снова, условия будут правильными и бог проявится, как и обещал; мечты его станут реальностью. Ему показалось, что пока эти мысли проносились в его голове, бог, стоявший немного поодаль на холме, поднял свою руку в знак согласия.

Затем в нем возникло непреодолимое желание еще раз оказаться в своем месте силы, своем монастыре. Позволят ли они ему сходить туда или он уже был взят под стражу? Он решил это проверить и смело вышел за дверь, и никто не посмел его остановить.

Он с удивлением обнаружил, что уже итак был в монастыре, хотя он думал, что находится в судебной комнате Аббатства. Смятение вновь овладело им. Некоторое время назад он был в лесу вместе с Паном. Так где же он все-таки был? Что происходило? Было ли это всё только сном? Но угроза была реальной, он знал это наверняка. Хотя теперь, когда он потерял всякую надежду, это уже не имело никакого значения. Пусть всё закончится, и чем быстрее, тем лучше; однако он был счастлив, что это происходило в монастыре — его любимом месте, которое не было таким чужим и враждебным к нему, какой казалась каждая стена Аббатства.

Он повернулся и пошел к часовне. Он встанет в центр Великого Знака, изображавшего всю сотворенную Вселенную, он встанет в точку пересечения потоков, и там он вернет свою душу силам, сотворившим ее, и исчезнет, оставив свое тело тем, кто имел над ним полную власть; могут приговорить его к самому худшему наказанию, всё равно оно не продлится долго.

Кто-то заговорил с ним, когда он шел по пропитанной росой траве к дверям часовни; он не знал, кто это был, но чувствовал, что этот мужчина желал ему добра, так что он, должно быть, был одним из его монахов, а не кем-то из римских чужаков с их итальянской хитростью и жестокостью. Он вознес краткую благословляющую молитву, как и полагалось священнослужителю его сана, и прошел дальше, оказавшись в темноте часовни.