Козлопеснь

Клеаген поспешил прочь, оставив меня стоять с открытым ртом. Однако мух пастью на завтрак не наловишь, как говорил мой дед, так что я продолжил путь. По пути и у ворот я встретил еще несколько человек, но больше не останавливался и ни с кем не говорил. Что-то подсказывало мне, что лучше всего сейчас держать голову пониже — по крайней мере пока я не разберусь, что происходит.

Догадаться, впрочем, было нетрудно: определенно, новости о катастрофе еще не достигли Города. В это было трудно поверить: уж конечно же, власти Катаны должны были отправить сообщение. Видимо, кто-то кому-то поручил заняться этим, а тот передоверил следующему и так далее — а может быть, везущий его корабль еще плывет где-то, утонул или задержался по мелкому делу в Метане.

Затем до меня дошло, что коли так, то мы с сыном Филиппа являемся единственными людьми во всех Афинах, которым известно об уничтожении флота. Это была неприятная мысль. Выходило, что мой прямой долг (глупо было рассчитывать, что Аристофан способен сделать хоть что-то мало-мальски полезное) пойти и обо всем рассказать кому-нибудь — скажем, полемарху и Совету. Но поверят ли они мне? Разумеется, нет. Клеаген-зерноторговец не поверил, с чего бы ждать иного от полемарха? Скорее всего, я окажусь в тюрьме за распространение пораженческих слухов.

Но я не мог просто пойти домой, стянуть сандалии и притвориться, что никогда никуда не уезжал. Оставляя в стороне судьбу Города, который был теперь совершенно беззащитен перед спартанцами (уж они-то, безусловно, знали все), следовало учитывать и спокойствие собстенной совести. Я не мог долго держать в себе тайну сорока тысяч трупов — меня разорвет, как ту лягушку из сказки. Наверное, надо поделиться с кем-то еще, чтобы он в свою очередь рассказал Совету, и это должен быть человек, вызывающий доверие.

Я шагал, размышляя обо всем об этом, когда кто-то тронул меня за плечо и произнес:

— Это ты?

Я повернулся. Это был Филонид, начальник хора. Я промолчал.

— Эвполид, — сказал Филонид. — Я думал, ты ушел на войну.

— Ушел, — ответил я.

— Когда же ты вернулся?

— Только что.

— Этим утром?

— Да.

Он внимательно изучал меня; я редко бывал так немногословен, и он решил, что я заболел.

— Тебя ранили? — спросил он. — Ты поэтому вернулся?

— Нет, — ответил я. — Я в порядке.

— Тогда что ты делаешь в Афинах? — Я подумал: это же невероятно! Вот человек, которого я знаю, мой друг, и я понятия не имею, как с ним говорить. — То есть я рад тебя видеть, конечно. Как дела на войне?

— Война окончена, — сказал я.

Он разулыбался.

— Уже? — спросил он. — Я знал, что на Демосфена можно положиться. Он орел, наш Демосфен, что бы там не болтали в банях.

— Мы проиграли, — сказал я. — Демосфен мертв.

— Мертв?

— Да! — крикнул я. — Мертв!

— О боги, — произнес Филонид и словно бы опал, как проколотый винный мех. — Значит, армией командует Никий?

— Никий тоже мертв.

— И Никий тоже? — Филонид смотрел на меня, не отрываясь. — Но это невозможно!

— Возможно.

— И кто тогда командует, ради всех богов? — спросил он. — Только не этот придурок Менандр. Я этого не вынесу. И не Эвримедон, надеюсь. Он полный идиот.

— Нет никакой армии.

— Прошу прощения?

— Следи за губами, — сказал я. — Нет никакой армии. Уловил? Все они мертвы. Все, кроме, может быть, двух или трех сотен.

Несколько мгновений его ум пытался отбросить эти известия, но наконец он поверил мне.

— Все-все? — спросил он.

— Все-все.

— А что же флот? Где флот?

Я улыбнулся, сам не знаю почему.

— На дне сиракузской гавани, — ответил я. — Большая его часть, по крайней мере.

Он застыл — пустой человек, скорлупа человека, человек, лишенный содержимого. Его рот был широко раскрыт и я заметил, какие здоровые и белые у него зубы для его возраста. Ему явно было нечего сказать, и я подумал, что мой долг продолжить беседу.

— Мне повезло, — сказал я. — Мне удалось добраться до Катаны вместе с Аристофаном, сыном Филиппа. Он, должно быть, уже дома, наливается вином. Иди и спроси его, если мне не веришь. Как, кстати, приняли его пьесу — ту, которую он оставил тебе?

— Заняла второе место.

— Второе?

— Да.

— Ну что ж, хорошо.

— Все мертвы? — сказал он. — Вся армия целиком?

— Да.

Мы еще постояли в молчании; торопиться было некуда. Затем Филонид спросил:

— Ты доложил Совету?

— Нет, — ответил я. — Я иду домой. Мне нужно помыться и побриться.

— Это подождет, — сказал он. — Послушай, мой племянник Палеолог — член света, лучше всего сказать ему первому.

Я пожал плечами.

— Я не возражаю, — сказал я. — Не прихватить ли нам Аристофана, чтобы он подтвердил мои слова?

— Хорошая идея, — сказал Филонид. Он был энергичен, говорил быстро; возложенная им на себя задача надежно заняла место между ним и тем, что он только что услышал. — Слушай, мой дом по дороге, я отправлю за Аристофаном мальчишку — ты уверен, что он у себя?

— Нет, — сказал я. — Он не говорил, куда собирается.

— Ох, ладно, неважно. Все равно пошлем мальчишку. А потом пойдем к Палеологу.