Козьма Прутков и его друзья

Для литераторов и художников, по мнению Писарева, должно существовать одно правило: «Идея прежде всего!» Согласно этому правилу, понимаемому некоторыми сотрудниками «Русского слова» весьма узко, метрами литературы были объявлены Плещеев и Помяловский. Пушкин, Лермонтов и даже Салтыков-Щедрин занесены в черный список сторонников «чистого искусства». Сборник стихов Фета годился лишь «для оклеивания комнат под обои и для завертывания сальных свечей, мещерского сыра и копченой рыбы». Зайцев, сотрудник Писарева, отрицал всякую эстетику и утверждал в «Русском слове», что «искусство в настоящее время бесполезно и потому вредно».

Исследователи русской литературы не раз отмечали, что хотя журнал был верен идеям революционной демократии, утверждал принципы критического реализма, в конкретных оценках совершались ошибки, особенные промахи были допущены в решении вопросов эстетики. Ошибочные взгляды некоторых сотрудников журнала критиковались многими видными деятелями литературы.

Салтыков-Щедрин писал о журналистах из «Русского слова» :

«Тому, что они подразумевают под естественными науками, они обучались у Кузьмы Пруткова, который, как известно, никогда не бывал естествоиспытателем, а всегда был изрядным эстетиком и моралистом (в чем и имеет от Московского общества любителей Российской словесности за печатью диплом)...⁸

Общество любителей Российской словесности при Московском университете было основано еще в 1811 году, с целью «распространения сведений о правилах и образцах здравой словесности и доставления публике обработанных сочинений в стихах и прозе, на русском языке, рассмотренных предварительно и прочитанных в собраниях». Общество то оживлялось, заседало, выпускало свои труды, то приходило в упадок, а в сороковых — пятидесятых годах собрания и вовсе прекратились. В 1858 году в нем осталось всего шесть членов. Но вот наступило время председательства в нем Алексея Хомякова, начались публичные заседания, членами Общества становятся Аксаковы, Даль, Буслаев, Тургенев, Фет, Салтыков, JI. Н. и А. К. Толстые...

Право же, существуй Козьма Прутков во плоти, он мог бы получить такое же удостоверение, как то, в котором значилось, что «Общество Любителей Российской Словесности, учрежденное при Императорском Московском университете, в заседании 29 апреля 1959 года избрало в Действительные члены Алексея Михайловича Жемчужникова»⁹.

В 1863 году секретарем Общества был Михаил Лонгинов. Он правел на глазах. В конце февраля он встретился с Алексеем Жемчужниковым и прочитал ему речь, которую собирался произнести на ближайшем заседании Общества.

Между ними произошел спор, и вскоре Лонгинов получил от Жемчужникова записку, в которой тот извещал, что не может присутствовать на ближайшем публичном заседании, так как не имеет «ничего готового для прочтения».

Лонгинов ответил на записку многостраничным письмом, которое Жемчужников получил накануне заседания, назначенного на 3 марта.

Оно было подробным отголоском их спора и начиналось так:

«Любезнейший Алексей Михайлович, очень сожалею, что ты не будешь читать в воскресенье, но очень понимаю, что ты отказываешься принимать участие в чем-либо, что противоречит твоему убеждению. Я очень рад, что ты поступил со мною с полною откровенностью, как подобает между старинными приятелями, и считаю долгом высказать тебе также открыто мой ответ на твои сомнения.

Ты спрашиваешь, во имя каких начал нашей положительной жизни я вооружаюсь против современности?..»¹⁰

И Лонгинов высказывается действительно откровенно.

Его бесит, что из желания «прославиться либеральною дешевкою» правительство дает большие права «грубым массам». Еще недавно он возмущался цензурным гнетом, а теперь он сам готов задушить печать, получившую некоторую свободу. В Лонгинове кипит возмущенный крепостник: «масса не знает иной свободы, как той, которая состоит в рубке чужого леса, потравах», но пугает он Жемчужникова другим: «на верху» только и мечтают, чтобы масса затопила интеллигенцию. Тогда диктатура обопрется на массу и «прощай свобода». А дальше «летит и диктатура и является анархия— торжество нигилизма». Пусть было плохо крепостное право, но, по мнению Лонгинова, семена социализма, которые роняют сейчас, еще хуже.

«Верь, что неисправимый крепостник не хуже отчаянного социалиста. Разумные консерваторы и разумные прогрессисты соединятся и восполнят друг друга. Тогда легко будет воспротивиться грозящей будущности».

Уже давно Лонгинов хочет сколотить коалицию против «новых людей».

Еще в 1858 году он писал Некрасову: «Ты знаешь, как прискорбно мне направление Чернышевского»¹¹.

В 1863 году, после петербургских пожаров и ареста Чернышевского, ярость Лонгинова прорвалась в «Речи о значении, которое должно иметь Общество любителей российской словесности в современной литературе», прочитанной 3 марта, на том самом заседании, явиться на которое отказался Алексей Жемчужников¹².

Лонгинов предлагал объединиться против «нигилизма, то есть анархии, не только философской или религиозной, но и литературной».