Козьма Прутков и его друзья

Но достоверны лишь сохранившиеся письма к Николаю Адлербергу. Они содержат множество намеков на неизвестные обстоятельства и являются частью веселой игры, затеянной молодыми шалопаями еще в Петербурге, где Адлер-берг кончал Пажеский корпус. Письма эти сочинялись в виде пародий на модные водевили и населены великим множеством действующих лиц.

Рисунок А. К. Толстого «Юный президент Вашингтон».

Среди них есть и реально существовавшие. Безбородко, Кушелев, Голенищев-Кутузов и другие принадлежали к кружку «золотой молодежи», которая была, по словам Писарского, «близка к наследнику» и славилась лихими выходками. В «Фантазии в нескольких действиях» рядом с модными петербургскими портными действуют фантастические персонажи, а в эпиграфах появляются пародии на «Фельдмаршала Бенедиктова» : «Кто же, кто же виноват, что у нашей господыни груди спелые, как дыни?» и куплеты, вполне в духе Козьмы Пруткова, с прутковскими заглавиями и подзаголовками, но не

удобочитаемыми, потому что они предназначались для узкого круга приятелей Алексея Толстого.

Угадываются в письмах и мотивы из книжонки, продававшейся для «простонародья» на толкучих рынках, «Похождение Ваньки Каина со всеми его сысками, розысками и сумасбродною свадьбою».

Правила игры в письмах заключались в том, что корреспонденты задавали друг другу темы, определяли персонажей, которые должны быть включены в очередной водевиль¹⁴. Один начинал действие, другой в ответном письме продолжал, стремясь написать понелепее, но с подвохом, и так далее. Таков водевиль «Точка с запятой».

Свои письма Толстой снабжал смешными иллюстрациями.

К тому же времени относятся «Басня о том, что, дескать, как один философ остался без огурцов» и «О том, как юный президент Вашингтон в скором времени сделался человеком» — пародия на книги о первом американском президенте, в которых тот начал совершать добродетельные подвиги едва ли не в младенчестве. Может быть, Алексею Толстому попало в руки сочинение Уимса «Жизнь Джорджа Вашингтона с удивительными анекдотами, лестными для него и поучительными для его юных соотечественников».

Любопытно, что Алексей Толстой, дурачась, приплетает сюда же и Вашингтона Ирвинга, словно бы догадываясь, что через двадцать лет (1855—1859) этот писатель издаст пятитомную биографию Джорджа Вашингтона, тоже наполненную душещипательными историями.

ПРИМЕЧАНИЯ

¹ СПб., 1912.

² П. П. Гнедич. Книга жизни, М., 1929 ,стр. 191—192.

³ И. В., 1894, т. 55, стр. 307.

⁴ В. Е., 1905, т. II, стр. 137.

⁶ ПД, ф. 301, ед. хр. 10.

⁶ ГПБ, ф. 118, ед. хр. 476.

⁷ «Новое время», 19 нояб. (2 дек.) 1911 г.

⁸ Русский библиографический словарь, т. I, вып. 2, стр. 393.

⁹ «СПб. Ведомости», 1913 г. 15 авг.

¹⁰ ГПБ, ф. 118, № 476.

¹¹ Р. А., 1900, 5—8, стр. 373.

¹² Р. С., 1894, апр., стр. 3—4.

¹³ ЦГАЛИ, ф. 506, on. 1, ед. хр. 15.

¹⁴ «...Сию минуту постараюсь породить на свет несколько драматических сцен и прошу тебя не прогневаться, если впущу в оные два или три лица, не назначенных в твоем каталоге»,— писал А. Толстой своему приятелю.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Директор Училища правоведения генерал Семен Антонович Пошман, поправив золотые очки, еще раз оглядел строй новичков. Теперь они, переодетые в черные курточки с зелеными воротничками, в темно-серые нанковые панталоны, выглядели вполне пристойно. Он обернулся к молодому принцу Петру Ольденбургскому, и тот махнул рукой — продолжайте, мол.

Строй зашагал в столовую. Мальчики стали меж скамеек и столов, лицами к образу и запели молитву. Принц Ольденбургский был лютеранской веры, но это не мешало ему растроганно кивать головой. В двадцать три года он нашел себе достойное занятие, пожертвовал на недавно открытое училище миллион, приезжал туда каждый день, вникал в каждую мелочь. Прошел почти год, но увлечение принца оказалось стойким...

Среди новичков молился и пятнадцатилетний Алексей Жемчужников. Отец отдал было его в петербургскую гимназию, но тотчас перевел в Училище правоведения, которому, наряду с Лицеем, предстояло стать «рассадником государственных младенцев», поставлять юристов во все звенья государственной машины.

Алексей был благонравным учеником и почтительным сыном. Он едва ли не ежедневно сообщал Михаилу Николаевичу о своих успехах и даже разговорах с педагогами и товарищами.

В пятницу вечером, 19 декабря 1836 года, Алексей Жемчужников писал отцу: «Г-н Каврайский ко мне подходит и поздравляет меня ; я его удивленно спрашиваю — с чем?

Тогда он мне сказал, что он читал в указе, что ты назначен Губернатором в С.-Петербурге. Я ничего в это время не почувствовал, ни даже радости, но ложившись спать, когда молился Богу, то благодарил его за его милость, потому что все, что Бог делает — все к лучшему»¹.

Странно читать эти строки Алексея Жемчужникова, которого впоследствии цензура обвиняла в атеизме. Но и под старость у завзятого либерала будут встречаться в лирике религиозные мотивы, а в записной книжке появятся такие строки: