Козьма Прутков и его друзья

Именно там было дано впервые четкое определение, что суть драматические представления, и последние, в свою очередь, подразделены на отрасли, как-то: на комедии, трагедии, драмы, оперы, пантомимы, водевили и хороводы.

Представлением «Опрометчивый турка» К. П. Прутков («Известный писатель») вместе с каким-то своим неизвестным «товарищем» хотел сказать новое слово в литературе. Но не успел.

Однако в прологе у него была реплика: «Мы посвятили ему (представлению.— И. П.) всю нашу жизнь и наши зрелые лета (!!!). Кроме того, я отказался для него от выгодной партии с дочерью купца Громова, уступив ее другому моему товарищу» (курсив наш.— И. 77.).

Зная, что в зрелые годы К. П. Прутков был уже обременен семьей, мы недоумеваем. О другом же его товарище известно лишь то, что он играл на скрипке без канифоли и произнес реплику: «Дочь купца Громова за мной... У меня много детей, рожденных от первого брака и нечаянно».

7

К. П. Прутков, вступив в Пробирную Палатку в 1823 году, оставался там до смерти. Как известно, начальство отличало и награждало его. «Здесь,— писали его первые биографы,— в этой Палатке, он удостоился получить все гражданские чины, до действительного статского советника включительно, а потом — и орден св. Станислава 1-й степени...»

Не имея под рукой послужного списка К. П. Пруткова, мы не можем с достоверностью сказать, с какого класса табели о рангах начал он свою службу, но скорее всего, как дворянина и отставного офицера, его сразу произвели в десятый класс и присвоили чин коллежского секретаря. Довольно быстро продвигаясь вверх по служебной лестнице («он был очень доволен своею службою»,— говорили знавшие его), К. П. Прутков соответственно был удостоен чинов титулярного советника, коллежского асессора (дававшего право на дворянское звание тем, кто его не имел), надворного советника, коллежского советника, статского советника и, наконец, действительного статского советника³.

Не без должного трепета мы приступаем к описанию последнего периода служебной деятельности Козьмы Петровича Пруткова, ибо он вступил в число особ четвертого класса. Значит, он был все равно что генерал-майор среди военных и потому стал для всех Его Превосходительством.

Кроме перстней, пожалованных ему при разных случаях, К. П. Прутков имел ряд орденов, увенчанных, как уже говорилось, орденом св. Станислава 1-й степени, который составлял предмет его гордости и был неоднократно поминаем и стихах, хотя про себя Его Превосходительство отмечало, что взнос в 120 рублей, следуемый с кавалеров, весьма накладен.

Всего этого К. П. Прутков добился без особой протекции, руководствуясь принципом, что «усердие все превозмогает». Впоследствии он писал: «Мой ум и несомненные дарования, подкрепляемые беспредельною благонамеренностью, составляли мою протекцию».

Благонамеренность его, а также литературный талант особенно ценились тайным советником Рябовым, давно принявшим Пруткова под свое покровительство и сильно содействовавшим, чтобы открывшаяся в 1841 году вакансия начальника Пробирной Палатки досталась ему. Этому благоволению не следует удивляться, так как музы не были чужды даже высшим чиновникам того времени. Достаточно вспомнить поэта Владимира Григорьевича Бенедиктова, который имел такой же шумный успех в литературе, как и впоследствии Козьма Петрович Прутков. Бенедиктов тоже служил в Министерстве финансов и тоже, благодаря усердию, аккуратности, памяти на цифры и верности в счете, сделал карьеру, достигнув чина действительного статского советника.

Получив место директора Пробирной Палатки, К. П. Прутков приехал благодарить своего покровителя и навсегда запечатлел в своей памяти его слова :

— Служи, как до сих пор служил, и далеко пойдешь. Фаддей Булгарин и Борис Федоров также люди благонамеренные, но в них нет твоих административных способностей, да и наружность-то их непредставительна, а тебя за одну твою фигуру стоит сделать губернатором.

Все биографы отмечают безукоризненное управление К. П. Прутковым Пробирной Палаткой. Подчиненные любили, но боялись его, поскольку он был справедлив, но строг.

Племянник директора К. И. Шерстобитов писал по случаю смерти своего дяди :

Л. М. Жемчужников, Л. Ф. Лагорио, А. Е. Бейдеман. Портрет Козьмы Пруткова 1853.

«И долго еще, вероятно, сохранится в памяти чиновников пробирной палатки величественная, но строгая наружность покойного: его высокое, склоненное назад чело, опушенное снизу густыми рыжеватыми бровями, а сверху осененное поэтически-всклоченными, шанкретовыми с проседью волосами; его мутный, несколько прищуренный и презрительный взгляд; его изжелта-каштановый цвет лица и рук; его змеиная саркастическая улыбка, всегда выказывавшая целый ряд, правда, почерневших и поредевших от табаку и времени, но все-таки больших и крепких зубов; наконец,

его вечно откинутая назад голова и нежнолюбимая им альмавива... Нет, такой человек не может скоро изгладиться из памяти знавших его!»