Козьма Прутков и его друзья

«Остроумный ответ кавалера де Монбазона. Некогда одна молодая и весьма пригожая девица кавалера де Монбазона в присутствии короля хладнокровно спрашивала: «Государь мой, что к чему привешено, собака к хвосту или хвост к собаке?» На что сей кавалер, будучи в отповедях весьма искусен, нисколько не смятенным, но, напротив, постоянным голосом ответствовал: «Никому, сударыня, собаку за хвост, как и за голову, взять невозбранно». Сей ответ оному королю большое удовольствие причинивши, и кавалер тот не без награды за него остался».

Вы думаете, что это надуванье, вздор, что никогда такого деда и на свете не было,— продолжал Достоевский.— Но клянусь вам, что я сам лично в детстве моем, когда мне было десять лет от роду, читал одну книжку екатерининского времени, в которой и прочел следующий анекдот. Я тогда же его затвердил наизусть, так он приманил меня,— и с тех пор не забыл:

«Остроумный ответ кавалера де Рогана. Известно, что у кавалера де Рогана весьма дурно изо рту пахло. Однажды, присутствуя при пробуждении принца де Конде, сей последний сказал ему: «Отстранитесь, кавалер де Роган, ибо от вас весьма дурно пахнет». На что сей кавалер немедленно ответствовал: «Это не от меня, всемилостивейший принц, а от вас, ибо вы только что встаете с постели».

Заверив подлинность опубликованных Козьмой Прутковым исторических документов, Достоевский предлагает читателям вообразить себе Пруткова (деда) — помещика, старого воина, пожалуй, еще без руки, со старухой помещицей, с сотней дворни, с детьми Митрофанушками, ходящего по субботам в баню и парящегося до самозабвения; представить себе, как он, с очками на носу, важно и торжественно читает по складам подобные анекдоты, да еще принимает все за самую настоящую суть, чуть-чуть не за обязанность по службе...

Что же касается творчества Петра Федотыча Пруткова (отца), то из множества хранившихся у Козьмы Пруткова его превосходных сочинений напечатана была в «Современнике» лишь оперетта «Черепослов, сиречь Френолог» и обещана комедия «Амбиция».

Петр Федотыч Прутков написал «Амбицию» в молодости, и, по свидетельству Пруткова (сына), Державин и Херасков одобряли ее, но Сумароков составил на нее эпиграмму:

Ликуй, парнасский бог! Прутков уж нынь пиит,

Для росских зрелищей «Амбицию» чертит;

Хотел он, знать, своей комедией робятской

Пред светом образец явить амбицьи хватской;

Но Аполлон за то, собрав прутков длинняе,

Его с Парнаса — вон, чтоб был он поскромняе!

Оперетта в трех картинах «Черепослов, сиречь Френолог», сочинение Петра Федотыча Пруткова (отца), была не только напечатана, но и увидела сцену в театре В. Ф. Комиссаржевской через много лет после кончины и отца и сына Прутковых, а именно в 1909 году.

Несколько ошарашенные зрители увидели наконец воочию бодрого, но плешивого френолога Шишкенгольма, его седую и дряхлую жену, их полную, со сдобным голосом, дочь Лизу, ее поклонников Касимова, лысого, без парика, и Вихорина, лысого, но в парике, и гидропата Иеронимуса-Амалию фон Курцгалопа.

Читателю, наверно, досконально известно это жизнеутверждающее произведение о пагубном увлечении тогдашнего петербургского общества френологией — лженаукой, ставившей способности и судьбу человека в зависимость от наличия тех или иных шишек на черепе. Читатель помнит, как ради получения руки Лизы отставной гусар Касимов подверг себя страшной операции и приобрел шишки славы, памяти, любви при помощи... ударов по черепу молотком. И как страстная Лиза досталась все-таки не ему, а гидропату Курцгалопу...

Публикуя произведение, написанное Прутковым (отцом) уже в старости, Прутков (сын) предпослал оперетте такие слова :

«Шишков, Дмитриев, Хмельницкий достойно оценили ее. А ты (читатель.— И. П.) обрати внимание на несвойственную старику веселость, живость, остроту и соль этой оперетты! Убежден, что по слогу и форме она много опередила век! Умный Дмитриев написал к отцу следующую надпись:

Под снежной сединой в нем музы веселятся,

И старости — увы! — печальные года

Столь нежно, дружно в нем с веселостью роднятся,

Что — ах! — кабы так было завсегда!

Несмотря на такую тонкую оценку нашего поэта-критика, я все еще не печатал «Френолога». Но недавно я прочел это произведение генерал-майору Ульяновскому и тайному советнику Рябову : — лестные отзывы их превосходительств, моих начальников, ободрили меня,— я решился! Читатель, если будешь доволен, благодари их! »

И становится понятной та страсть к литературе, которая была столь сильна в человеке чиновном и весьма благонамеренном, каковым пребывал до конца дней своих Козьма Петрович Прутков. Теперь бы мы сказали : наследственность, гены, молекулы. Сам он выражался проще: «Отыщи всему начало и многое поймешь».

4