Козьма Прутков и его друзья

В июле Арцимович получил из Павловки от сенатора Жемчужникова письмо, в котором доведенный до белого каления сенатор Жемчужников писал, что «власти дерут шкуру с живых людей! Хотя ты и Володинька находили, что в сибирском крае лихоимство превзошло меру терпения, но слышанное мною здесь перещеголяло Сибирь!.. Господи! спаси добрую Россию! Господи! помоги нашему Императору обставить управление Россиею благонамеренными и сведущими людьми...»

2

Перед самым отъездом Владимир Жемчужников зашел попрощаться к своему тобольскому знакомому, инспектору местной гимназии Петру Павловичу Ершову.

Это был полный сорокалетний человек, с круглым лицом и грустными глазами. Он взволнованно выслушал Владимира, а потом взял со стола заранее приготовленную папку.

— Владимир Михайлович,— сказал он,— я завидую вам. Вы молоды, вы уезжайте, а я уж, наверное, никогда не тронусь с места. Вы знаете мои обстоятельства... Когда-то и у меня были большие планы. Все улетело! Пусть теперь и решает ваш философ Кузьма Прутков : или судьба — индейка, или человек — индюк! Я читал вам свои прежние шутки... Вот тут я приготовил для вас кое-что. Может быть, пригодится для Кузьмы. Сам я уже отяжелел и устарел... Кланяйтесь вашим братьям.

Шагая к себе по деревянной мостовой, Жемчужников думал о судьбе Ершова, который в девятнадцать лет стал известен всей читающей публике, а в сорок — забыт, прикован к этому городу, где, как еще недавно писал в отчете Владимир, 20 500 жителей и 2270 домов².

Петр Павлович Ершов³ родился и учился в этих краях, здесь слышал тысячи сказок, мечтал написать книгу о народной жизни, вкусах, взглядах, привычках... И еще написать роман о Сибири, взяв за пример Фенимора Купера. А приехав в Петербург, в университет, он вспомнил отлетевшее детство и попрощался с ним «Коньком-Горбунком».

Конфузясь, он показал рукопись профессору Плетневу, а тот на другой же день принес ее с собой в университет и стал читать сказку студентам во время своей лекции. А потом Плетнев привел Ершова к Пушкину. Поэт был в восторге от сказки, говорил, что надо издать ее с картинками и по самой дешевой цене. «Теперь этот род сочинений мне можно и оставить», — сказал он.

Петр Павлович Ершов.

«Конек - Горбунок» был напечатан в «Библиотеке для чтения», вышел отдельным изданием.

Сказкой зачитывались, некоторые высказывались о ней пренебрежительно — детск о е, мол, чтение ; Белинский отнесся к ней несочувственно ; зато Жуковский сказал, что это «нечто поболее побасенки для детей».

Ершов вернулся в Тобольск учителем. Планы у него и в самом деле были грандиозные. Закончить поэму «Иван Царевич», герой которой, русский молодец, побеждает все темные силы на земле. Издавать журнал истории, быта сибирских жителей... На пухлом лице юноши Петра Ершова было написано дерзновение, на пальце блестело кольцо: в розах две латинские буквы М и V — Mors et Vita (на жизнь и смерть).

Латынь так латынь. Словно бы в насмешку его назначают преподавателем латинского языка. Его, про которого Пушкин сказал: «Этот Ершов владеет русским стихом точно своим крепостным мужиком». Потом ему все же разрешают преподавать русскую грамматику и словесность. Он рассказывает ученикам о своих встречах с Пушкиным, Жуковским, Плетневым, Бенедиктовым...

В Петербург летят письма к друзьям.

«Муза и служба — две неугомонные соперницы — не могут ужиться и страшно ревнуют друг друга. Муза напоминает о призвании, о первых успехах, о таланте, зарытом в землю, и пр. и пр., а служба — в длинном мундире, в шпаге, в шляпе — докладывает о присяге, об обязанностях гражданина, о преимуществах оффиции и пр. и пр...»

Ершов пишет одноактные пьесы.

Гимназический театр, которым он руководит, имеет у то-болян громадный успех. Ершов создает «Мысли о гимназическом курсе», в которых, среди прочего, было сетование на то, что русскую историю преподают гораздо сокращеннее, чем историю греков и римлян.

В доме учителя гимназии Гаврилы Казанского молодой педагог сближается с декабристом Фон-Визиным, а там и с Бобрищевым-Пушкиным, Анненковым, Александром Муравьевым, Чижовым... Цвет тобольского общества собирается и в доме Марии Дмитриевны Менделеевой, матери его ученика Дмитрия, будущего великого химика и патриота.

Ершов писал в Петербург :

«Еще приятель мой Ч-жов готовит тогда же водевильчик: «Черепослов», где Галлю (основателю френологии.— Д. Ж.) пречудесная шишка будет поставлена. А куплетцы в нем — что ну, да на, и в Питере послушать захочется».

Высказывалось предположение, что Ч-жов — это декабрист моряк Чижов, участник экспедиции Литке к Новой Земле, «за принадлежность к тайному обществу и знание цели его» лишенный лейтенантского чина и сосланный в

Сибирь на поселение, а там определенный рядовым в 1-й линейный Сибирский батальон.

В 1837 году, когда наследник императора Александр совершал поездку по России в сопровождении своего ментора Жуковского, в Тобольске ему дали прочесть оттиснутое в местной типографии стихотворение Чижова:

...Бьются радостно сердца —

Первенец Царя-Отца

В край грядет обширной...