Козьма Прутков

³⁵ Когда портрет Козьмы Пруткова был уже нарисован на камне, он потребовал, чтобы внизу была прибавлена лира, от которой исходят вверх лучи. <…>…в уменьшенной копии с портрета… поэтические лучи, к сожалению, едва заметны. — По поводу портрета Козьмы Пруткова разгорелась целая дискуссия. Исследователь П. Н. Берков признается: «Установить, на кого намекает этот „портрет“, очень трудно. Некоторое сходство имеет он с головой Петра I на „медном всаднике“, раб. Марии Калло, ученицы Фальконета, изготовившего совместно с ней этот памятник». Высказанное здесь предположение совпадает с мнением акад. А. С. Орлова и Ю. Н. Тынянова. С другой стороны, существует предположение, что портрет составлен из отдельных деталей лиц, участвовавших в создании Пруткова[121]. Возможно и третье мнение: почему бы портрет Пруткова не мог быть плодом воображения художников? Эту тайну нам не разрешить, а потому перейдем к сиянию музыкального инструмента на портрете. Вероятно, неудовлетворенность лучением рисованной лиры побудила Козьму Петровича сочинить стихи, ей посвященные, — дабы словом усилить свет идущих от нее поэтических лучей. Упомянутые строфы (прежде неизвестные) помещены нами, как предположительно принадлежащие Пруткову, в «Новых досугах», а здесь они звучат в качестве лирического комментария.

ЛИРА

Бывают лиры много больше арфы.
Оне громадны. Но, — увы-увы, —
На них играют маленькие Марфы,
Их трогают малюсенькие Львы.

Ах, эти коготки!.. Какие муки

Им дергать струны, коль на ухо слон
Поющим наступил, и что за звуки,
Фальшивя, раздражают небосклон!..

А я владею лирой-невеличкой,

Но эхом умножённый во сто крат, —
Как ты перстами струны не попичкай, —
Грохочет в небе доблестный раскат!

Не надо делать из меня кумира,

И так ведь сразу видно по лицу,
Что эта, — в общем махонькая, — лира
Принадлежит великому певцу![122]

³⁶ Он современник Клейнмихеля, у которого усердие все превозмогало. — Петр Андреевич Клейнмихель (1793–1869) — один из образчиков николаевского режима. Его выдвинул Аракчеев как своего адъютанта, а потом начальника штаба военных поселений. Граф Клейнмихель пользовался полным доверием и расположением императора Николая I. Петр Андреевич был великий строитель, номенклатурный начальник. Что строить — ему было все равно, потому что строил, естественно, не он. Он руководил. А руководство — особая, универсальная статья. Клейнмихель возглавил перестройку Зимнего дворца после пожара (1838), и Феникс воскрес из пепла «с замечательной быстротой». Именно по этому поводу в честь Клейнмихеля была выбита золотая медаль с надписью: «Усердие все превозмогает». Сей — чисто прутковский — афоризм украсил графский герб как девиз всей его жизни. Петр Андреевич строил Николаевский мост через Неву, здание нового Эрмитажа, связавшую две столицы Николаевскую железную дорогу — первую в России. Деятельность Клейнмихеля отличали результативность и быстрота, но при этом он не считался ни с какими жертвами и губил людей без счета — вспомните хотя бы «Железную дорогу» Н. А. Некрасова. Главное для него было выслужиться перед царем, а называлось это — усердием по службе, преданностью делу. Однако нельзя сказать, что, выказывая такую распорядительность, граф служил царю верой и правдой. Строитель неутомимо обворовывал казну, являясь достойным продолжателем поколений российских казнокрадов и являя пример для подражания потомкам. К его липким «лапкам» приклеивались такие деньги, что искушение превозмогало рассудок. Самое первое, что сделал Александр II, вступив на престол, — уволил Клейнмихеля со всех занимаемых должностей, оставив его лишь членом Государственного совета, где тот ничего уже не решал и доступа к «нецелевым» тратам не имел.