Козни качка

Боже, его голос. Он глубокий и ясный. Даже с накатывающим басом на заднем плане, я могу слышать каждый слог, тембр посылает дополнительную дрожь возбуждения по моей спине.

— Просто, чтобы ты знал, я свободно владею карате.

— Свободно владеешь карате, — невозмутимо отвечает он, зная, что я полна дерьма. — Ты серьезно?

Для верности я рассекаю воздух руками.

— Да, так что будь краток.

Предупреждающие колокольчики звенят в моей голове, продираясь ко мне, но я иду следом, любопытство и влечение берут вверх надо мной. Что может быть нужно этому парню?

Боже, какого идиота так легко убедить красивым лицом и сексуальным голосом? Меня — вот какого идиота!

Меня. Можно убедить.

Я хочу увидеть, чего хочет этот милый парень, и что выйдет из его красивого, идеального рта. Что плохого в том, чтобы последовать за ним в угол комнаты? Я имею в виду, в угол этой комнаты. Мы не выйдем на улицу, и он не отведет меня в одну из спален. Он не может ничего предпринять в комнате, полной людей. К тому же, в прошлом семестре я занималась самообороной, так что знаю, куда ударить коленом человека, чтобы сбить его с ног: прямо по яйцам.

Ухмыляясь, оглядываюсь через плечо на Дерека, на Бена. Закатываю глаза на них обоих.

— Я выслушаю тебя, но без шуточек, иначе закричу.

— Шуточек? — В его тоне сквозит скука.

— Да. Ну, знаешь, нападение.

— Господи, я не собираюсь нападать на тебя. Не могла бы ты понизить голос? — Он оглядывается вокруг, чтобы убедиться, что нас никто не слышит, оценивая расстояние между толпой и нами. — Держись поближе, ладно?

Да, да, что угодно.

Я киваю, бросая последний косой взгляд на Тессу и Кэм, прежде чем последовать за незнакомцем. Они с энтузиазмом кивают, подбадривая меня. Пялятся на него. Хихикают.

Парень, за которым я следую, большой. Больше, чем другие, его присутствие раздвигает толпу, как Моисей Красное море, когда мы пробираемся, студенты испаряются, чтобы он мог пройти.

Кто, черт возьми, этот парень?

Я следую за ним, пристально глядя на его широкую спину. Его мышцы безошибочно обозначены под футболкой, напрягаясь с каждым шагом, каждым плавным движением, вены на шее заметно напрягаются.

У него густые каштановые волосы, выцветшие от солнца на макушке, недавно подстриженные, линии четкие. Короткие по бокам, чуть длиннее сверху, я легко могу представить, как в эту копну волос девушка запускает свои пальцы.

Он снова оглядывается на меня, когда подходит к входной двери, дергает за ручку, толкает ширму на крыльцо.

Я быстро подхожу.

— Ты сказал, что это займет всего несколько секунд — зачем нам выходить на улицу?

— Здесь очень шумно, — кричит он, чтобы проиллюстрировать свою точку зрения, указывая на свой рот, как будто я могу читать по губам.

Я колеблюсь.

Ставлю ногу на порог, прежде чем шагнуть наружу, прохладный воздух ударяет меня, словно желанная сила. Я вдыхаю его и выдыхаю со вздохом облегчения. Боже, это так хорошо.

— Итак… мы на улице. — Я достаю куртку из сумки и просовываю в нее обе руки, застегивая молнию спереди с удовлетворительным жужжанием. — И разве это не удивительно? Я там умирала.

Он изучает меня под фонарями крыльца, молча скрестив руки на груди, сжимая в огромной руке пиво.

Без пиджака, с короткими рукавами и хмурым взглядом.

Я приподнимаю бровь в ожидании.

Он продолжает молча смотреть на меня.

Этот парень высокий — симпатичный и высокий, — ноги слегка раздвинуты, громоздкие руки скрещены в оборонительной позе. То, что я представляю себе сильным игроком в бейсбол, только без униформы и перчаток.

Я больше не могу этого выносить.

— Что случилось? Ты увидел меня с другого конца комнаты и решил, что я неотразима? Тебе просто нужно было поговорить со мной? — Ха-ха. — Только не говори мне, что ты не мог устоять перед пушистым коричневым свитером.

Стараюсь быть храброй и беспечной, но нервы меня подводят, и голос дрожит.

Он опускает вниз свой взгляд, распрямляет мускулистые руки, связки на предплечьях натягиваются. Затем хлопает в ладоши, как в две гигантские тарелки, и шум эхом отдается в тихом дворе.

— Итак, я просто скину это, хорошо? Ничего личного.

Ничего хорошего не приходит из предложений, которые начинаются с «ничего личного», что является просто общей формой «это не ты, это я».

— Дело вот в чем, — продолжает он. — Ребята решили, что до конца ночи тебе нельзя возвращаться в дом.

— Прости, что? — Мой голос поднимается на несколько октав выше обычного. — Почему же?

Его голос тоже поднимается на несколько децибел.

— Ребята решили, что на остаток ночи тебе нельзя…

Я поднимаю руку, чтобы он закрыл свой великолепный рот.

— Почему?

— Что значит «почему»? Разве это не очевидно?

Э, нет.

— Если бы я знала, то не была бы настолько глупа, чтобы последовать за тобой сюда, не так ли?

— Извини, я тут ни при чем. Ты не можешь вернуться — тебя выперли на ночь.

— Выперли, — фыркаю я. — Кто это сделал?

— Ребята. Через меня.

— А ты кто такой?

— Я их бесстрашный лидер — и тот несчастный ублюдок, который вытащил короткую соломинку.

Мой нос морщится, как будто я только что проглотила кислые детские конфетки.

— И что, черт возьми, это должно означать?