КПСС у власти

Партийный «центр», возникший в результате совещания 16 октября, едва ли мог быть жизненным, ибо на этом совещании Каменев и Зиновьев открыто выступили против ленинского требования о немедленном проведении восстания. Сама резолюция, принятая совещанием, была скорее компромиссом между Каменевым и Зиновьевым, с одной стороны, и Лениным с другой. Она ограничилась расплывчатой формулой вполне устраивавшей всех: «… ЦК и Совет своевременно укажут благоприятный момент и целесообразные способы наступления»[111].

Явная уступка объясняется, конечно, не «бесстыдством» Каменева и «наглостью» Зиновьева, как характеризовал их выступления Ленин, а той информацией и впечатлениями с мест, которые высказали многие участники совещания: согласно протоколу в Кронштадте настроение упало, в Нарвском районе (Путиловский и др. заводы) нет стремления к восстанию, в Союзе металлистов, как заявил Шляпников, «выступление не является популярным — слухи об этом вызвали даже панику». В промышленных Охтенском и Василеостровском районах, так же как и в Нарвском районе отношение рабочих масс к восстанию — безразличное.

Бесспорно знавший, что восстание намечается на 20 октября Володарский заявил:

«Если вопрос о выступлении ставится как вопрос завтрашнего дня, то мы должны прямо сказать, что у нас для этого ничего нет … утверждаю, что массы с недоумением приняли мой призыв»[112].

Эти высказывания, равно как и многие другие материалы, разрушают легенду о том, что Октябрьский переворот имел что-либо общее с движением масс. Как со стороны Временного правительства, так и со стороны большевиков, в Октябре участвовали весьма незначительные силы. На легенде массового штурма Зимнего дворца мы остановимся ниже. Сейчас мы хотим подчеркнуть, что даже в советской прессе нет ни одного упоминания о какой-либо массовой демонстрации рабочих, Петроградского гарнизона в дни перед 25 октября. И уж, конечно, никак невозможно найти даже намека на какую-нибудь рабочую или солдатскую демонстрацию, приветствующую Ленина и большевиков в Смольном после падения Временного правительства, подобно тому, как эти массовые демонстрации приветствовали Временный комитет Государственной Думы в февральские дни.

Лозунгами Октябрьского переворота не были ни свобода, ни демократия, ни правовая государственность — все это было достигнуто. Социальные лозунги — о передаче земли крестьянам были лозунгами, прежде всего, эсеров и собиравшееся через несколько недель Учредительное собрание без сомнения эти лозунги законодательно осуществило бы. В рабочем законодательстве большевики в общем не были каким-то исключением и поддерживали лишь то, что уже было осуществлено в большинстве меньшевистско-эсеровскими советами первого этапа революции. Единственный вопрос, в который Ленин вносил свое собственное, оригинальное решение, — был вопрос о мире с немцами, — но это была в то же время проблема сохранения единства России, ибо все знали, что, несмотря на близость Германии к крушению, она предъявит требование о разделе России (отделение Украины, Белоруссии, Прибалтики, Закавказья), что она и сделала при заключении Брестского договора. Патриотизм, государственные интересы, невозможность для демократических партийных лидеров идти на небывалые в истории императорской России, унизительные германские требования — таковы были главнейшие тормоза, заставлявшие всех, кроме Ленина и меньшинства большевистской партии, затягивать вопрос о мире.

Характерно, что Ленин, как показали переговоры в Бресте, несомненно зная (что знали тогда все!) о неизбежности «похабных» условий мира, все же в своей речи 26 октября на II съезде советов, лживо и демагогически обещал «мир без аннексий и контрибуций».

Наконец, последний вопрос, стоявший остро во время Октябрьского переворота, был вопрос об Учредительном собрании. В этом вопросе Ленин занимал также преследующую прямой обман, лживую позицию. Задумав разогнать Учредительное собрание, как только он сумеет захватить власть, он, однако, и на II съезде советов и в отдельных резолюциях большевиков накануне самого Октября клялся и обещал, что Совет рабочих и солдатских депутатов, взяв власть, передаст ее Учредительному собранию.

В качестве одного из многочисленных примеров, которые мы могли бы привести, приведем лишь параграф пятый предложенной большевиками резолюции кронштадтской конференции Совета рабочих и солдатских депутатов накануне 25 октября:

«Что только эта власть (Совет рабочих и солдатских депутатов. — Н.Р.) наконец может обеспечить создание центрального органа русской революции — Учредительного собрания».

Предлагая эту резолюцию для обмана моряков, следовавших за эсерами и самими большевиками, большевистский ЦК и прежде всего лично Троцкий учитывали, что сильная анархическая прослойка в Кронштадте будет возражать именно против этой части резолюции. И действительно, анархисты считали, как сообщал 27 октября их орган «Голос труда»