Крабат

— Так и быть, согласен! Я сегодня добрый! Позволяю обвести себя вокруг пальца! Не могу не потрафить бедному человеку! По рукам!

— По рукам!

Тонда снял шапку.

— Клади сюда, господин!

Бляшке отсчитал тридцать гульденов.

— Следил?

— Следил!

— Ну так давай сюда своего дорогого сынка!

Бляшке взялся за веревку и хотел было увести Андруша. Тонда тронул его за рукав.

— Ну что еще? — проворчал толстяк.

— Да так, пустяк! — Крестьянин казался смущенным. — Будьте так добры, господин, оставьте мне веревку. Такая бы мне радость…

— Веревку?

— На память. Знали б вы, господин Бляшке, каково мне с ним расставаться! Пусть хоть веревка от него останется… А я вам другую дам.

Тонда развязал подпояску. Бляшке, усмехаясь, наблюдал, как старик меняет веревки, потом увел Андруша. Зайдя за угол, довольно ухмыльнулся. Он явно выгадал! Цена по здешним понятиям умеренная. А вот в Дрездене нетрудно будет продать красавца быка втридорога!

На опушке Тонда с Крабатом легли на траву, поджидая Андруша. Теперь можно и подкрепиться. Хорошо, не забыли запастись хлебом и добрым куском сала.

— Ну и молодец ты, Тонда! Поглядел бы со стороны, как ты у толстяка монетку за монеткой вытягивал! «Маловато, господин, маловато…» Вот счастье-то, что вовремя про веревку вспомнил! Я так начисто позабыл…

— Привычка! — улыбнулся Тонда.

Отрезали хлеба и кусок сала для Андруша. Завернули в куртку Крабата. Усталые после долгой дороги, не заметили, как уснули. Спали крепко, пока не разбудило протяжное «Му-у-у!». Перед ним жив, здоров и невредим стоял Андруш в человеческом облике.

— Эй вы, сони, все бы вам спать! Нет ли горбушки хлеба?

— Вот хлеб с салом. Садись, брат, отдохни, поешь. Ну как там Бычий Бляшке?

— Ну, работенка! В такую жару в самый раз быть быком! Особенно с непривычки. Топай да топай по дороге, глотай пыль. Удовольствия мало! Но я не в обиде.

Бляшке вскоре завернул в корчму, к своему куму.

«Гляди-ка! Мой кум из Каменца! Как жизнь? Как дела?»

«Ни шатко ни валко. Умираю от жажды!»

«Ну это в наших силах. Иди в зал, садись за господский стол. Пива у нас хватает, не выпить и за год! Даже тебе не выпить!»

«А как же мой бык? — говорит толстяк. — Вот за тридцать гульденов какого красавца купил!»

«Отведем в хлев, дадим всего вдоволь — и сена, и воды!»

— Понимаешь, мне — вдоволь сена… — Андруш насадил на нож большой кусок сала и отправил в рот. — Ну вот, отвели меня в хлев. Корчмарь зовет прислугу:

«Эй, Катель, позаботься о быке моего кума. Да смотри, чтоб не похудел!»

«А то как же», — бормочет Катель и тут же кидает в ясли охапку свежего сена.

А мне, сказать по правде, бычья жизнь уже осточертела. Ну я и высказал им это недолго думая человечьим голосом: «Сено, говорю, и солому можете жрать сами, а я предпочитаю свинину с капустой да хорошего пивка в придачу!»

— Да ну? — изумился Крабат. — А дальше?

— Дальше? Троица буквально остолбенела. Когда очухались, завопили как резаные. Я им на прощание помычал, обернулся ласточкой, порх-порх к двери, чивик-чивик — и привет!

— А Бляшке?

— Да пропади он пропадом! — Андруш схватил кнут и в ярости стегнул им по земле. — Как я рад, что опять с вами и такой, как был, — рыжий, конопатый!

— Я тоже рад, — улыбнулся Тонда. — Здорово ты справился! А Крабат сегодня, я думаю, многому научился.

— Еще бы! — отозвался Крабат. — Уж теперь-то я знаю, как забавно и весело колдовать!

— Забавно? — Лицо Тонды стало вдруг серьезным и грустным. — Впрочем, может, ты и прав. Иногда и забавно!

Военный оркестр

Курфюрст Саксонский уже несколько лет вел войну со шведским королем из-за польской короны. Для такой войны, кроме денег и пушек, требовалось много солдат. По стране бродили вербовщики, барабанщики били в барабаны. Поначалу находились добровольцы, желающие встать под знамена курфюрста. Со временем же пришлось прибегнуть ко всяким уловкам — и к красному вину, и к палке. Чего не сделаешь во славу своего полка и победоносного курфюрста! Тем паче, что за каждого рекрута вербовщикам полагалось вознаграждение.

Команда вербовщиков — лейтенант Дрезденского пехотного полка, усатый капрал, два ефрейтора и барабанщик, тащивший барабан на спине, будто короб, — как-то темным октябрьским вечером сбилась с пути и оказалась в окрестностях Козельбруха, неподалеку от мельницы.

Вот уже несколько дней Мастер был в отъезде. Подмастерья балагурили в людской.

Стук в дверь. Вышел Тонда. У порога стоял лейтенант со своей командой. Он-де офицер его светлости курфюрста. Отряд сбился с пути, решено провести ночь на этой проклятой мельнице. Все ясно?

— Все ясно, ваша милость. Для вас всегда найдется место на сеновале.

— На сеновале? — вскипел капрал. — Ты обалдел, парень! Лучшую постель для его милости! Да поживее! А если моя будет чуть похуже, живо шкуру спущу! Мы голодны. Тащи все, что есть на кухне, да не забудь вина и пива. И чтоб на всех вдоволь! Не выполнишь приказ, душу вытрясу! Пошевеливайся, чума тебя возьми!

Тонда легонько свистнул сквозь зубы. Парни, хоть и были в людской, услышали.

Когда Тонда с вербовщиками вошли в комнату, она была пуста.