Крабат, или Преображение мира

Именно об этом говорил Брезан в той же речи на VI съезде писателей ГДР: «…в малое наше мы должны привнести великое наше, овладевая всем миром и его историей; все, что в мире сейчас есть хорошего, — это наше, все, что было хорошего, — это наша история… Из этого не следует, что, породнившись с нашим миром и историей, мы тем самым привнесем это свое и в рассказ о другом мире. Но где бы ни происходило действие нашего повествования — в деревне, например в Беркштедте, или на индустриальном комбинате, например в Биттерфельде, — где бы рассказываемые нами истории ни протекали, они должны быть причастны мировой истории, если мы хотим включить в повествование историю всего мира. Нам необходимо знать больше, чем мы знаем. Мы должны знать Беркштедт и весь мир, и прежде всего как Беркштедт соотносится со всем миром».

Именно так соотносит Брезан в своем творчестве «малую родину» — сорбский округ, «большую родину» — ГДР — и «весь мир». Именно так построена его автобиографическая трилогия («Гимназист», «Семестр потерянного времени» и «Пора зрелости»), созданная между 1958 и 1964 годами, сочетающая в себе черты «романа воспитания» и «романа пути», столь традиционных для классической и современной немецкоязычной литературы.

Повествование во всех трех книгах ведется не от первого лица, но люди, события; конфликты тесно и неотрывно связаны с судьбой героя, и мир Феликса Хануша читатели видят в значительной мере глазами самого Хануша, хотя авторская «рука» и авторская «воля» порой вносят в повествование свои коррективы. И несмотря на живость и пластичность действующих лиц, окружающих героя в деревне и городе, в школе, эмиграции, на войне, — это и крестьяне сорбской деревни, и рабочие, интеллигенты, коммунары, нацисты — они все же существуют скорее как подсобный материал для всестороннего раскрытия устремлений, замыслов, ошибок героя, нежели как самостоятельные носители различных исторических тенденций и конфликтов.

«Пора зрелости» — роман, созданный в 1964 году, — шире по идейно-художественному охвату действительности, чем первые части трилогии. Герой его Феликс Хануш, если можно так сказать, «дорос» до своего создателя. И они вместе и в полном единении познают окружающий мир, оценивая людей и события той высочайшей мерой, какую дает человеку и художнику марксистско-ленинское мировоззрение, активное участие в строительстве нового, социалистического общества.

В этой последней части трилогии с большой силой звучит тема идейной борьбы, борьбы с буржуазно-идеалистической философией в сложных условиях освоения и построения нового. Роман «Пора зрелости» читатели и критика ГДР по праву считали наиболее значительным произведением Юрия Брезана, пока в 1976 году не вышла в свет его новая книга, «Крабат, или Преображение мира», встретившая всеобщее и горячее признание.

«Малая родина» Брезана богата традициями народного творчества. В песнях, сказках и сказаниях — героических и комических — живет душа трудолюбивого и вольнолюбивого народа. И в творчестве Юрия Брезана, в целом ряде его стихов, пьес и рассказов оживают эти традиции и герои народного творчества, по-своему обогащенные воображением автора, человека сегодняшнего дня.

Прежде всего это Крабат — дух сорбского народа, подобно тому как Уленшпигель был духом Фландрии, легендарный борец против феодального и национального гнета, защитник обездоленных и участник многих героических и комических приключений.

Обращение к фольклору, связь с народной фольклорной традицией — в наши дни не такое уж частое явление в литературах Европы, в частности в литературе ГДР. Но в многонациональной литературе Советского Союза обращение к фольклору — явление не только широко распространенное, но и закономерное. Первозданное поэтическое мироощущение, присущее народному творчеству, для младописьменных литератур нашей страны — совсем недавнее и еще живое прошлое, и оно, естественно, обогащает художественное мироощущение сегодняшнего дня, помогает глубинному и всестороннему познанию действительности.

Не менее уверенно входит фольклорная поэтика и в те национальные литературы, где лишь сравнительно недавно укрепились основы «широкоформатной» повествовательной прозы. Об этом свидетельствует, например, творчество Чингиза Айтматова, Гранта Матевосяна и многих других.

История западной литературы начала века знает немало примеров иронического, нарочито наивного, я бы сказала, этакого снисходительного использования мотивов и героев национального и чужеземного фольклора.

Юрий Брезан связан в своем творчестве с совсем другой, романтико-героической традицией восприятия народного творчества. И не случайно, начиная разговор о герое его последнего романа — Крабате, — тут же вспоминаешь образ бессмертного героя Фландрии — Тиля Уленшпигеля. Конечно, Юрий Брезан, как и Шарль де Костер, «переосмыслил» образ народных сказаний, дал ему во многом другую «биографию» и придал его решениям и поступкам целенаправленность и сосредоточенную силу, какими его фольклорный прообраз не обладал.