Крабоид

Вожак, бледный как смерть, отступил и прижался спиной к стене. Его затрясло, а боевик, выронив из рук автомат, пал на колени.

– Да, господин Дьявол, вы абсолютно правы! Только наш суровый суд может назначить нам самую жестокую кару…

Я осмотрел обоих внимательно, оба уже бледные и трясущиеся, неотрывно смотрят в мое страшное лицо, которым я забыл двигать в такт речи.

– Граждане общества, – заявил я, – должны соблюдать закон и порядок. И все должны помогать соблюдать закон и порядок. Я вот сейчас, будучи как бы человеком и гражданином, исполню свой гражданский долг…

Старший молчал и только нервно глотал слюну. Я видел, как часто двигается его кадык, а глаза не отрывают взгляда от кисти моей руки, где вместо отрубленных пальцев уже появились новые.

– Да-да, – сказал младший боевик быстро, – предайте нас в руки правосудия…

Я спросил изумленно:

– А я чем не оно?.. Приговариваю вас к распылению без права восстановления…

Боевик вскричал:

– Только не к распылению!.. Мы же люди!

– Ладно, – сказал я, – здесь нет такого вида казни? Тогда все проще…

Они потеряли меня из виду, когда я сместился в сторону, а я вытащил у боевика нож, двумя ударами вскрыл обоим сонные артерии, и пошел к выходу, чувствуя сопротивление воздуха.

Двое охраняют вход, тоже преступившие закон и порядок. Я ударил их головами о стену и вышел, бросив на пол нож.

На улице тоже все замедленно, к подъезду приближается с черепашьей скоростью автомобиль, я замедлился до общечеловеческой нормы, автомобиль подлетел уже быстрее и замер, скрипнув тормозами.

Я распахнул дверцу, водитель не успел повернуть голову, как я опустился на правое сиденье.

– Привет, – сказал я дружелюбно.

Боевик, которого их старший назвал Вороном, застыл в ужасе. Пальцы судорожно стиснули баранку руля, лицо стало даже не белым, а синим.

– Поехали? – спросил я.

Он пролепетал:

– А как же… как же…

– Да так же, – ответил я. – Ничего не меняется.

– Но мой босс…

– Он преступник, – объяснил я. – Ты не знал?

Он сказал слабо:

– Знал….

– Значит, – сказал я, – тогда, наверное, и ты преступник. Знал и не сказал служителям закона и порядка?.. Приговариваю тебя к распылению…

Он вскрикнул:

– Не надо! Я все скажу!..

– Говори.

Он сказал быстро-быстро:

– Сегодня в порт придет к часу ночи судно с героином. Наш старший и его люди должны встретиться с Первым, тот всегда покупает, и перегрузить в авто…

– Распыление отменяется, – сказал я. – Но ты преступник, а преступники должны быть изъяты из общества.

Он дернулся, но я сломал ему шею раньше, чем он увидел движение моей руки.

Я выждал пару секунд, было желание включить двигатель внутреннего сгорания и поехать на этом удивительном устройстве, уже представляю, как это все происходит, но такое будет незаконно, у меня нет разрешения на вождение, а без него садиться за руль – преступление и непорядок, как сказала Марианна.

Я вылез, дверца закрылась как бы сама, хоть и не сама. На таком расстоянии я могу вот так воздействовать на все, что здесь называют неживой природой, хотя и не могу ее перестраивать.

Все эти существа, пожирающие один другого, на самом деле одно, переходящее из поколения в поколения. И человек всего лишь тот же Адам, от которого все произошли, только раздробленный на отдельные существа, что из-за своей слабости и ограниченности не чувствуют цельности.

Умершие здесь что-то вроде засохших веточек внизу на дереве, а живые и сейчас получают сок от ствола и победно тянутся вверх, борясь с гравитацией.

А те, умершие, распадаясь в земле на молекулы и атомы, отдают накопленные в своих телах нужные элементы этому могучему стволу, что становится все выше, сильнее и могущественнее.

Во всяком случае, я воспринимаю все это мельтешащее человечество именно так. Возможно, тоже чувствуют себя единым, хоть и дискретным организмом, как те же муравьи, что хоть и в разных телах, но Один Муравей.

Не случайно же у всех людей это стремление к закону и порядку?

Мелькнула мысль войти в землю здесь, а выйти в квартире Марианны, с точки зрения человека было бы экономнее, для него земля – это твердь, а воздух почти пустота, но на самом деле пространство везде заполнено примерно одинаково, просто человеческое зрение не воспринимает плотность пространства, а кроме зрения, слуха и осязания у человека почти ничего нет.

Я вдвинулся в стену стоящего рядом высотного здания, а вышел на самом верху, что именуется крышей. Оттуда вид на город лучше, но все-таки высотка не совсем высотка…

На всякий случай сдвинулся выше, в воздухе даже для человека везде есть опора, как сказал Нестеров, а для меня любая атмосфера всего лишь оболочка вокруг планеты, само пространство куда более надежная опора…

Зависнув на сравнительно большой, с точки зрения человека, высоте, я продолжил всматриваться в огромный человейник и снова чувствовал бессилие от неумения понять этот сложнейший мир, где как говорят они сами, каждый из них – целая Вселенная, и хотя это звучит хвастливо, но с холодком во всем теле чувствую, что говорят правду.