Краденая победа

— А эта красавица — тоже жена? Погодите, клянусь прекрасной Эшмини, я же видел ее у Падмалати! Как она танцевала, а пела как — и если б только пела… Пратап, ты сдурел — жене ее показывать?

Пратап хотел было рассказать о заслугах Лачи, но юная женщина дерзко приподняла покрывало, искусно подведенные глаза гневно сверкнули. Воины раскрыли от изумления рты, откровенно любуясь красавицей.

— Жена! — показала она розовый язычок. — Я, мальчики, больше, чем жена — не выдерни я их задницу из-под темесских пуль — обоих бы сейчас на части резали. Нет, у вас, мужиков, определенно не мозги в голове, а…

— Так это по тебе у храма палили, Пратап? — изумился тот, кого назвали Санджаром. — Что там было?

Пратап разом помрачнел.

— Святотатство там было, Санджар. Мы с женой шли на ночную молитву богине. А темесский святоша, который еще резидент, привел взвод северян, встал у ворот храма и начал читать проповеди. Мы с женой ему сказали вес, что о нем думаем, а он велел открыть стрельбу. Ну, я паре-тройке из них шкурку попортил, кому тальваром, кому этим вот мушкетом башку снес. Мушкет, кстати, тоже от них.

— Вижу. Таких у нас еще нет… и не будет. Оставь его тут, возьми из пирамидки любой. Если тебя с ним увидят, сам понимаешь… а с женой что?

— Ранили ее. В ногу. Заживет, ничего страшного, только домой нужно поскорее. А может, лучше к рани — у нее лекари получше, чем я.

— А как ты эту… Лачи, верно? Как ты Лачи подцепил?

— Она…

— Как, как, — нахально перебила Лачи и сплюнула. — Фаранги, гады, саму богиню оскорбили, а мальчик этот сказал им все, как надо, а потом какому-то дураку из северян башку снес. Давно бы так… Как я его могла оставить? Да и жену его жалко, ничего девчонка… Темесцы их в тупик загнали, города-то вы совсем не знают! Если б я не показала лаз, а потом не вывела бы к крепости — нипочем бы не выбрались.

— Пратап — хороший воин, — кивнул головой Санджар. — Спасибо, что выручила.

— Спасибом сыт не будешь, — усмехнулась Лачи, уперев руки в боки. — Приходи к Падмалати в заведение, там и будешь благодарить и прочую дурь про вечную любовь шептать.

— С меня бутылка… нет, три, — добавил Санджар. — Сама в гости приходи — когда мы кого из ваших обманывали?

— Там-то не обманете, а здесь… Ладно, не при замужних, — покосилась она на Амриту. Лицо Пратаповой жены закрывало покрывало, но под ним она была пунцовая, как лал-изумруд в короне махарани. Она пыталась подумать о чем-нибудь другом, но с упрямством клянчащей съестное храмовой обезьяны в голове крутились картины того, чем занимались Лачи с Санджаром. Наверное, тем же самым, чем и они с Пратапом, только… как-то по-другому, иначе почему, забывая о женах, мужчины порой ходят к куртизанкам? Санджар наконецпонял свой промах и замолчал. Только открыл внутреннюю дверь, выводящую на внутренний дворик дворца.

— Погоди, Пратап, с чего вы пошли на ночную службу? — запоздало спросил другой воин, но все трое уже не слышали.

Скрипнул засов, отодвигаемый в сторону, дверь со скрипом отворилась. Пратап вошел, отстегнул от пояса тальвар, облегченно поставил в прихожей мушкет. Жаль, трофейное оружие пришлось оставить, что ни говори, а темесский лучше. Легче, но стреляет дальше, а главное, точнее, и от него уже не спасет ни щит, ни шлем. И вместо привычного запального отверстия, куда надо ткнуть фитилем, какое-то хитрое устройство с кремнем, что само высекает искру и поджигает порох. Железо с какими-то особыми присадками. Можно не бояться, что при выстреле разорвет. А то бывает такое: может, стрелок и выживет, но изуродует его так, что мать родная не узнает, а северяне могут не беспокоиться. Узнать бы, как фаранги этого добиваются…

В первую очередь муж занялся раной Амриты. Повязка успела стать серой от пыли, пропитаться кровью, отдирать ее пришлось долго и мучительно. Но кровь уже почти остановилась, и перевязать по новой куда легче. Снедавшее всю дорогу беспокойство ослабло, ничего действительно важного пуля фаранга не повредила. Шрам, конечно, останется — но у него самого их с полдюжины, и что, жена стала меньше любить?

Теперь — Лачи. Все это время куртизанка послушно стояла в прихожей. Но сейчас никакая она не куртизанка, а дорогая гостья, избавившая его от смерти и тягостной необходимости спасать от бесчестия жену.

— Проходи, садись вон там, — предложил он, указав на циновку. Женщина грациозно уселась на предложенное место. Поскольку жене сейчас каждый шаг — пытка, принес кувшин с водой и небольшую глиняную пиалу сам. Лачи благодарно кивнула, отпила, оставив на чашке яркий след помады.

— Вы очень добры к той, кто не знает даже имени отца, — улыбнулась она. — Мы считаем родство только по матерям, а матерей я могу назвать на двадцать поколений назад.

— Так почему ты нас выручила? — спросил муж Амриты. — Ты ведь тоже рисковала жизнью.

— Разве я не сказала, почему? — вопросом на вопрос ответила Лачи. — Мне нравится, когда наглых наказывают. А фарангская наглость у всех в печенках сидит. У нас, в квартале Марджани, об этом знают лучше других, северяне постоянно ходят развлекаться.