Краденое счастье

— Здесь твой ужин и витамины. Будешь вести себя хорошо будешь выходить на прогулки во двор. А начнешь устраивать истерики — привяжут к кровати до самых родов. Будешь испражняться в судно и есть через капельницу. Ты еще не поняла, что с тобой никто не играется? Все серьезно, девочка. И когда ты подписывала бумаги и брала деньги тебя об этом предупреждали.

Она говорила так, будто совершенно не сомневалась в своей правоте. И ее нисколько не ужасали методы, которыми они собирались меня заставить отдать им малыша.

— Вы в своем уме? Это похищение человека! Подайте в суд, если вы считаете, что я виновата! Я верну вам деньги!

— Ты? Вернешь деньги? Тебя нет. Никто не знает где ты. Возможно никогда не узнает. Хочешь жить — сиди тихо. Родишь и может быть тебя отпустят.

Вблизи она походила на змею. Белую, страшную, с холодной кожей и злыми глазами.

— Может быть?

— Да, именно, может быть!

Она ушла, а я смотрела на дверь и не верила, что на самом деле это со мной происходит. Но поверить пришлось. Первые дни я ничего не ела. Сидела на постели и смотрела в одну точку. Я знала, кто это сделал…знала и мне было страшно. У меня в голове не укладывалось, что человек способен на такое. Это только в кино так бывает. В самых жутких фильмах ужасов. Но не в жизни и не со мной. На четвертый день моей голодовки у меня начала кружиться голова, я не вставала с постели. Змея пришла с двумя мужиками, меня скрутили и держали, пока старая сука запихивала в меня овсяную кашу, а потом колола мне в вену какой-то препарат. Все это время я кричала и пыталась вырваться, но она схватила меня за лицо и поцедила своими тонкими подведенными перламутром, губами.

— Если выкинешь ребенка — тебе вырежут матку наживую. Обещаю! Поэтому жри, пей витамины и молись, чтобы у тебя родился живой и здоровый ребенок!

Ее глаза в этот момент казались безумными. Я замерла, глядя на нее, как на ядовитую и опасную паучиху.

— Кто вы? Она вам платит за это? Зачем…зачем вы так…я же человек. В вас нет сострадания?

Нет, его в ней не было. Как и никаких других чувств по отношению ко мне. Точнее одно было — это презрение. Иногда она смотрела на меня с нескрываемым отвращением. Словно ненавидела. Но ведь я ее совершенно не знала. За что ей меня ненавидеть?

— В следующий раз накормим через зонд. Поняла?

Я кивнула. Рыдать уже не хотелось. Это было бесполезно. Только думать о том, как сбежать отсюда. Надеяться, что у меня получится это сделать рано или поздно и они не успеют забрать ребенка.

— Вот и хорошо, что ты понятливая.

Меня выпустили на улицу под конвоем. Позволили час в день сидеть на лавке на заднем дворе. Раз в неделю ко мне приходил врач брал у меня кровь, прослушивал плод. Первые разы я умоляла его позвонить в полицию, угрожала, просила, молила. А потом поняла, что ему хорошо платят за молчание. И ему все равно. Он выполняет свою работу, а я для него не больше чем труп для патологоанатома. Всего лишь предмет для анализа, не более. После осмотра он равнодушно при мне разговаривал с Змеей. Он никогда не называл ее по имени. А для меня она была Змея. Бесчувственная, холодная и мерзкая.

— Плод развивается хорошо. Сердцебиение, размеры, все в норме. Конечно, неплохо бы сделать еще одно УЗИ. По крайней мере на двадцать второй неделе нужно провести скрининг. Обязательно. Привезете ее ко мне в клинику. Я предоставлю необходимые условия. У нас есть инфекционный, изолированный бокс.

Я смотрела то на нее, то на него и чувствовала, как ненависть рождается и внутри меня тоже. Это не люди. Это даже не животные. Я не знаю, что может заставить быть человека столь жестоким и циничным. Теперь каждый раз, когда Змея ко мне входила я молчала и смотрела на нее так же, как и она смотрела на меня.

— Что смотришь волком? Спасибо скажи, что кормим как на убой. И относимся нормально. Сидишь тут, как на курорте. Спасибо должна говорить каждый день. Коллекторы были бы менее терпимы. А мы всего лишь забираем свое. То, что ты, отдала добровольно и даже взяла деньги. Теперь поздно жалеть.

Наверное, ей и в самом деле так казалось или она издевалась надо мной. В этих четырех стенах я сходила с ума. Мне хотелось биться о них головой. Ни телевизора, ни радио. Только голоса снаружи. Из-за окна. Иногда близко настолько, что я различала, о чем говорят охранники или слуги. Я успела понять, что мы находимся в доме. Видимо загородном. Когда у Змеи было хорошее настроение она приносила мне старые газеты.

— На. Почитай. И не говори, что к тебе плохо относятся. Завтра поеду в город привезу книгу. Если смотреть так перестанешь. Мне не нравится твой взгляд.