Шурка от этих слов просто взял себя обеими руками за щеки.
Таня смотрела в угол. Колупала пальцем желтую махристую газету под отставшими обоями.
– Враки и есть. Только и рассказывают, как нам вот-вот станет хорошо, а нам почему-то все хуже и хуже.
– Таня, ты какие-то ужасные вещи говоришь, – оторопел Шурка. – Я их даже не понимаю.
Таня пожала плечами, потом резко отодрала клочок газеты и принялась катать из него шарик.
– Я сама не понимаю, Шурка, – честно призналась она. – Знаешь, мне иногда кажется, что если я хоть раз нормально поем – полную тарелку настоящего горячего супа с ножкой, или блинчики, или хотя бы обычную кашу с маслом и сахаром, – я все сразу пойму.
Она расправила клочок газеты, который теребила в руках. Вчиталась.
– Что там?
– Я уже вообще ничего не понимаю. Как будто они все нарочно сговорились, чтобы я ничего не понимала!
И Таня показала Шурке – словно в подтверждение своих слов – обрывающиеся строчки: «Перуинъ… Для рощенiя волосъ… апрѣля 1909 года».
Глава 33
Бобка был не такой дурак, как некоторые. Нет! Он-то знал, как прятаться.
Откинул крышку большого сундука, стоявшего в коридоре, ловко забросил одну ногу, подтянулся и перевалился внутрь. Крышка стукнула по голове, он чихнул от незнакомого горького запаха и замер. Пусть ищут.
Пока все шло хорошо. Таня и Шурка небось уже сбились с ног. Не слышно было даже шагов.
Запах становился все сильнее, все глубже щекотал в ноздрях. Шаги! Бобка перестал дышать. Приник глазом к дырочке для ключа.
Но это был не Шурка. И не Таня.
Дворничиха теперь носила фартук поверх тулупа. На ногах у нее были войлочные боты, поэтому ступала она тихо. Подошла к старому велосипеду, быстрыми пальцами открыла маленькую сумочку, свисавшую с багажника: в таких велосипедисты обычно хранят карбид для фонарика и гаечный ключ для всего остального. Но вынула она не карбид, не гаечный ключ, а самый настоящий ключ. И тотчас вставила его в скважину. Хрумкнул замок. Изумленный Бобка стукнулся головой о крышку: ведь в этой комнате живет другая соседка – в круглых толстых очках, похожая на сову, а вовсе не дворничиха! Дворничиха живет в дворницкой.
И точно, она вскоре вышла из чужой комнаты. В руке у нее были розовенькие бумажки – карточки. Еще пачку таких же бумажек она вынула из кармана. Пересчитала все. Хмыкнула, довольная. Спрятала.
«Может, мы попросим карточки у нее? – подумал Бобка. – Вон у нее их сколько». Он припомнил, что дворничиха улыбалась, когда с ними знакомилась. И даже помогла отнести тете Вере сумку. Она добрая.
Дворничиха сунулась обратно в комнату и вытянула оттуда небольшой узел. Тихо заперла дверь, тихо опустила ключик на место. В узле что-то брякнуло.
Бобка дернулся, стукнулся головой о крышку, замер, – поздно.
– Ага! – заверещала дворничиха и рывком распахнула сундук.
В тот же миг Бобка почувствовал, как остервенелая сила пребольно – до слез! – тащит его за ухо наружу. Но мишку не выпустил.
– Ах ты негодник! Дрянь такая! Шпион!
Дворничиха стряхнула Бобку на пол. Снизу она казалась великаншей: Бобка видел только ноги в ботах и шерстяных чулках. И оскаленные зубы – будто клавиши пианино:
– Попробуй только вякни! Убью! – проскрипело из пасти.
Бобка икнул и даже забыл, как кричать и плакать.
И чтобы Бобка не сомневался, дворничиха так наподдала ногой мишке, что тот взмыл, шмякнулся о велосипед на стене, повалился на пол, покатился и замер. Оба глаза – один выпуклый, желтый с карим зрачком, другой – пуговица с четырьмя дырочками – смотрели на дворничиху.
И вот тут Бобка перепугался по-настоящему. В этом желтом, настоящем мишкином глазу он увидел живую злую искру.
Глава 34
– Дали?
Тетя Вера посмотрела на три пары глаз. И ответила странно:
– Почти. Бобка, допил?
Бобка посмотрел на всех из-за края кружки.
– Теперь можно и часы. Давай их сюда, Таня.
Таня протянула тете Вере ее золотые часики на тонком черном ремешке.
– Погоди. Подержи их пока.
К сгибу локтя тетя Вера прижимала клочок ваты. Рука у нее была худая, как швабра.
В приоткрытую дверь видно было, как санитарка постукивает ногтем по стеклянной трубочке. Санитарка увидела Таню, притворила дверь.
Бобка допил свой кипяток с витамином и поставил кружку на подоконник, к двум уже пустым.
Потом они все вместе долго шли по звонкому коридору госпиталя. В заклеенные окна ромбиками проходил свет. Одна рука у тети Веры была в рукаве, другая покрылась гусиной кожей.
Поверх белых халатов у многих в коридоре были накинуты пальто, кофты и даже шубки. А шаги не стучали – шаркали.
В комнате за полукруглым окошком женщина долго изучала протянутый тетей Верой талончик.
– Что-то часто вы, – сказала она. Не то с сочувствием, не то подозрительно.
– Карточки хлебные потеряла, – безразлично ответила тетя Вера.
Женщина насадила талончик на железную спицу. Подала в окошко маленький твердый прямоугольник.
Тетя Вера полезла в сумочку и обронила ватку. На полу она казалась еще белее. Шурка наклонился поднять, но тетя Вера сцапала ее быстрее. Шурка успел увидеть красно-коричневое пятнышко.
Она протянула плотный прямоугольный сверток.