Крадущийся тигр, затаившийся волк (СИ)

В пути Кадзу молчит, и Такао погружается в собственные мысли.

Фернандес сразу пошел на уступки и не возражал, когда его псов сменили ребята Такао. Согласился он и на относительно невысокий процент за доставленные неудобства. Такао предполагал, что в итоге все закончится вмешательством картеля — мексиканская граница критически близка к ним; но он не предполагал, что это случится так скоро.

Дед всю жизнь ненавидит латиносов, и в какой-то степени нелюбовь к ним у Такао взращена с детства. Но люди разные, обстоятельства разные, а испаноговорящие ублюдки раз за разом своими действиями лишь подтверждают правоту деда.

— Далеко? — прерывает тишину Такао.

— Не очень, минут через пятнадцать будем на месте, — коротко отвечает Кадзу.

— Сколько?

— Четверо. Обезглавим всю верхушку.

Такао удовлетворенно кивает. Гонсалес усвоил урок с первого раза, а Фернандес решил поиграть в героя. Но чтобы стать героем, нужна публика. В ночной пустыне, в окружении клана сразу станет понятно, кто герой, а кто зарвавшийся щенок.

Такао собирает волосы в хвост. Вымывать из собственной шевелюры кровь хорошо после честной драки, но сегодня ее не будет. Сегодня будет урок, который должны выучить все остальные.

Когда фары выхватывают из темноты несколько колючих кустарников, Кадзу бросает:

— Три минуты.

Такао кивает и натягивает перчатки.

Они оставляют машину у обочины и дальше идут пешком. Кадзу ориентируется в темноте, как кошка, и Такао просто идет сразу за ним, не боясь споткнуться и свернуть себе шею.

Наконец он слышит приглушенный стон и всхлипы и достает из кармана фонарик. Кадзу коротко свистит, в ответ доносится такой же свист, и метрах в двадцати мелькают фонарики клана.

Фернандес стоит на коленях, и даже в неровном свете фонарей видно, как трудно ему сохранять равновесие. Такао подходит ближе и опускается перед ним на корточки, чтобы заглянуть в лицо.

— Добрый вечер, Энрико, — Такао проявляет вежливость, дефицит которой Фернандес наверняка испытывает в последние несколько часов.

— Такао, — разбитые губы двигаются с трудом, но в глазах Такао замечает непокорность, которое животное проявляет, когда понимает, что его загнали в угол.

— Ведь мы с тобой договаривались, Энрико, — мягко укоряет Такао и поднимается на ноги, — неужели твое слово так мало стоит? Что случилось? В тебе проснулась жадность?

— Картель… — начинает было Фернандес, но Такао перебивает, приподняв его голову.

— Нет-нет, Энрико, я не с картелем договаривался, а с тобой, но ты нарушил свое слово. И куда это тебя привело? Ты рядом со своими ближайшими соратниками, но вы в пустыне, на коленях, и мы оба знаем, чем это закончится. Вас даже не найдут, Энрико.

Вот теперь он видит в глазах Фернандеса и его подельников то, что там должно быть с самого начала — страх.

— А больше всего меня бесит то, что ты опять подумал только о себе и лишней пачке долларов. Не о жене и детях, не о своих сестрах — ты опять заботишься только о себе.

Глаза Фернандеса наливаются кровью:

— Ты не посмеешь… — человек рядом с ним пытается рвануть вперед, но его останавливает короткий удар приклада Кадзу.

Такао хмурится и качает головой. Кадзу закатывает глаза и знаком просит заканчивать. Это предмет их постоянных споров: Кадзу считает, что Такао излишне патетичен и слишком много болтает; Такао считает, что перед смертью человеку нужно дать шанс выговориться.

— Мы домой поедем? Я есть хочу, — говорит Кадзу, и будничность его тона пугает Фернандеса намного больше, чем угрозы Такао.

Такао достает свой глок и щелкает предохранителем.

— Прости, Энрико, сегодня без прощальной речи, Кадзу хочет есть. — он приставляет оружие ко лбу Фернандеса и нажимает на курок. Глушитель срабатывает идеально, раздается лишь глухой щелчок, и безжизненное тело падает на песок.

Один из оставшихся в живых мычит и падает сам, второй сгибается и блюет. Третьего Такао убивает молча.

— Мы до утра тут будем торчать? — спрашивает Кадзу, прежде чем схватить рыдающего латиноса за волосы и заставить его выпрямиться. Двумя выстрелами он очень быстро заканчивает весь этот цирк и скручивает глушитель.

— Да подожди! — Такао не успевает, и Кадзу шипит, дуя на обожженные пальцы, — каждый раз одно и то же! Знаешь же что горячий!

— Езжайте, мы приберем, — говорит Арэта, свинчивая крышку у канистры с горючим.

Такао кивает, и они с Кадзу возвращаются к машине. Обратно в Альбукерке едут так же молча, и Такао прикрывает глаза. Злиться на Кадзу или спорить с ним бесполезно, этот урок Такао выучил много лет назад. Раз Кадзу готов пачкать свои руки в крови наравне с Такао — пусть.

— Помнишь тот ювелирный в Ноб Хилл? — спрашивает Такао, — тот, в котором было колье с янтарем.

— Ты ебнулся? — Кадзу отворачивается от дороги, чтобы посмотреть ему в глаза.

— Следи за языком, мелкий! — нотации от Кадзу звучат настолько неожиданно, что это единственное, что Такао может произнести в ответ.

— Ты знаешь ее несколько дней, и она работает на Флавия.

Такао фыркает от смеха:

— Это настолько очевидно?