Край

Лузгин поднялся на ноги и перевёл автомат на грудь. Ему вдруг вспомнился Кротов, старый друг школьных лет и всех последующих: банкир, деляга, бабник, крутой мужик и удивительно надёжный человек: будь он сейчас здесь, Лузгин безо всякого стыда и даже с радостью как всегда заслонился бы его широкой спиной. Серёга Кротов всегда знал, что надо делать, Лузгин так не умел и вечно мучился на распутьях, но вот он жив, а Кротов нет, и была тут какая-то извращённая закономерность, насмешливый оскал судьбы. Лузгину было пусто без Кротова, пусто и скучно, и если жизнь — игра, то без Серёги — преферанс с компьютером. После Сережиной смерти, когда Лузгину пришлось шустрить в Москве, искать концы кротовских деньжищ (и ведь нашёл, но надо было защитить и всё оформить на жену как наследство; он ткнулся в Думу к ненавистному депутату Лунькову, из местных, и удивительное дело: тот сразу взялся и действительно помог, и с кипрским гражданством для семьи Кротова тоже, вот ещё один урок — не надо метить человека), он ещё мчался по инерции и чувствовал Серёгу рядом, а затем… Затем был чартер на Ларнаку, плач кротовской жены и бледные лица Серёжиных детей, один звонок оттуда по прибытии и далее ни разу. А он потратил целый год, чтоб всё устроить. Нельзя сказать, что он обиделся, просто рвались последние ниточки, и однажды Лузгин понял, что Серёги больше нет совсем, и эта пустота ничем не заливалась. И еще — если честно, до краешка, — Лузгин себе признался в том, что при всей своей брыкливости, пижонстве и заносчивости он (как бы это сказать — да так и говори, чего уж прятаться) всё время шёл по жизни в поводу у Кротова — и растерялся, когда повода не стало, и вот куда его в итоге занесло.

Вернулся Саша, всё-таки вернулся, злой и взвинченный, опять с сигаретой в зубах, смотрел мимо и вслушивался, и едва Лузгин собрался с духом и решил спросить: ну что там, скоро или нет, — как по ту сторону деревни будто треснуло, и ещё, и ещё, и раскатилось, нарастая, и вот уже стреляют совсем рядом, левее, откуда только что пришёл водитель Саша, а Храмов спрятался: вот дурачина, выбрал бы сосну потолще, а то весь на виду; и шорох пролетел в ветвях над головой, и сзади гулко, звонко стукнуло по дереву. Саша пихнул его в бок, Лузгин упал, автомат ударил его в подбородок. Саша стоял на одном колене, держа винтовку слева, а правой ладонью прижимал Лузгина к земле. Пусти, сказал Лузгин и дёрнулся. Саша быстро глянул на него, потом вперёд, к деревне, потом опять на Лузгина, что-то решил про себя окончательно, убрал руку с лузгин-ской спины и сказал: «За мной, но на брюхе, как рыбка. Ты понял, Василич?»

Больше никогда и никому я не позволю толкать себя, поклялся Лузгин, никогда и никому!

По ним не стреляли; край леса оторочен был просёлочной дорогой с буграми смёрзшейся земли по обочинам, и Саша добежал туда на полусогнутых, лёг за бугор и разглядывал деревню в прицел своей странной винтовки. Храмов с Лузгиным, не сговариваясь, упали на землю слева и справа от Саши. Не видно, блин, ругнулся Саша, переполз на животе бугор и до-рогу и осторожно выставил винтовку над вторым бугром.

Лузгин смотрел туда, куда целился Саша, и не видел ничего, кроме редких столбов с проводами и крыш. Он чуть приподнялся, ему стали видны косые заборы огородов, но ни людей, ни вспышек оружейного огня он не заметил. Лузгин повернул голову и вздрогнул: там, где просёлок и лес поворачивали плавно, огибая деревенские дворы, от опушки рваной цепью, молча и без стрельбы, бегут люди с автоматами в руках. И сразу же ближний к ним край деревни взорвался грохотом и треском, люди в поле заметались и попадали. До них было метров триста, не больше, и Лузгин видел, как они переползали там или лежали без движения. А потом в деревне странно захлопало, застонало со свистом, и на поле стали вздыматься невысокие кусты земли и снега. Водитель Саша заругался страшно, встал на колено, потом в рост, махал рукой и кричал людям в поле: «К деревне, к деревне»! Обернулся, показал Лузгину с Храмовым кулак и бросился наискось через поле. Люди в поле тоже поднимались и бежали и падали и бежали снова, и чёрно-серые кусты всё так же вырастали тут и там.

— Миномёт, гад! — выкрикнул Храмов, перебежал дорогу и упал туда, где мгновение назад лежал Саша.