Фонси встал посреди пустого зала, разглядывая картину. Он бродил по городу больше часа, пытаясь вернуться туда, откуда прибежал, но никак не мог найти дорогу. Блуждая то среди груд камней, то среди зарослей кустов и деревьев, то среди целых или полуобвалившихся домов, он наткнулся на этот купол тоски — другого названия Фонси придумать не мог. Вся картина навевала грусть, уныние и чувство неведомой утраты: хотелось оказаться там, в этом городе, на этой печальной земле, взглянуть наяву на грозовые тучи, на невиданных огромных птиц — и грудью встретить набегающую волну, и умереть без страха и жалости, зная, что пришло время. Это ощущение тоже было новым — Фонси редко случалось задумываться о смерти, а если и случалось, то в мыслях этих жил страх. Сейчас его не было.
Постояв на месте, хоббит успокоился. Нужно просто выйти на достаточно просторное место, может быть, подняться повыше — и оттуда наверняка можно будет увидеть башню. А потом — просто идти в ту сторону. Легче лёгкого.
— Спасибо, — сказал Фонси, обращаясь не то к волне, не то к птицам, не то к грозовому городу. — Я пойду.
На улице начинало темнеть и холодать. Поёживаясь, Фонси трусил по каменной мостовой, перескакивая через корни деревьев. Заметив краем глаза что-то знакомое, он остановился.
На каком-то возвышении, спиной к Фонси, стоял, подбоченясь, Шельмец Северян-Тук: очертания его головы и туловища чётко выделялись на светлом ещё небе.
— Не видит меня, — сказал сам себе Фонси. — Ну сейчас я на тебе отыграюсь за дурацкие шуточки!
Подкравшись к неподвижно стоящему Шенти, молодой Тук прыгнул на него сзади, рассчитывая повиснуть у него на плечах и свалить наземь, как в детской потасовке. Но Шенти не шелохнулся. Он остался стоять неподвижно, а Фонси взвыл от неожиданности и боли — всем телом он ударился о неожиданно твёрдого и холодного Шельмеца. Не удержавшись на его скользких плечах, хоббит соскользнул наземь и по дороге ещё ударился носом о твёрдый каменный локоть. Брызнула кровь.
— Ай! — Фонси зажмурил вмиг налившиеся слезами боли глаза, а рукой схватился за нос. — Больдо!
Проморгавшись, ушмыгнув кровь и убедившись, что нос не сломан, Фонси поднялся на ноги. Шельмец, каким-то недобрым чудом обращённый в камень, так и стоял на одном месте. Фонси обежал его вокруг и заглянул в лицо.
Он вздохнул с облегчением — это был не Шенти. Если каменный хоббит[16]
и походил на кого-то знакомого, то разве что на братца Барри. Изваянный из того же камня, что и пустоградская башня, он стоял, чуть наклонив голову и с одобрительной хозяйской улыбкой обозревал густые заросли кустарника перед собой.— Родич... — восхищённо-уважительно протянул Фонси. — Родич! — он погладил истукана по каменному локтю. — Что ты здесь делаешь, родич, как тебя занесло сюда?
Каменный хоббит ничего не ответил, чему Фонси не удивился. Но тут послышался голос, и это был самый прекрасный голос на свете. Фонси встрепенулся, хлопнул изваяние на прощанье по плечу и пустился бежать по улице в направлении этого самого голоса. Горошек соскучился по хозяину и с пустынную башенную площадь оглушительным тоскливым рёвом.
Вот и площадь, вот и башня, вот и дом, где привязаны Горошек и Пегий. И Шенти, должно быть, уже ждёт внутри.
Фонси добрался до двери в дом и юркнул внутрь. Шенти не было. Горошек приветствовал хоббита радостным рёвом, а Пегий дружелюбно фыркнул.
Фонси извлёк из перемётной сумы светильник, нашарил в кармане спички и зажёг его. При тусклом свете нашёл мешок с овсом и бурдюк с водой; накормил и напоил животных. Услышал стук лошадиных копыт снаружи и вдруг похолодел.
Лошади. Все три лошади до сих пор бродили по площади — значит, на них никто не уехал. Даже если бы случилось самое страшное, и молодые большецы убили или ранили Шенти, — они бы давно вернулись к лошадям и уехали отсюда. Вряд ли они станут искать Шенти до темноты, если он убежал и спрятался. Значит, и Шенти, и мальчики исчезли бесследно...
Дрожа от страха, Фонси достал из сумки банку варенья и хлеб, отрезал гномьим ножом два толстых ломтя, густо намазал их вареньем и наконец-то пообедал — или поужинал, всего-то второй раз за день. Попил воды из бурдюка и снова успокоился.
— Утро вечера мудренее, — сказал он Горошку. — Надо достать плащ и лечь спать.
Спал он на удивление крепко — дала себя знать усталость.
Проснувшись, приведя себя в порядок и накормив животных, Фонси вышел на площадь, где обнаружил, что из трёх лошадей там осталась только одна.
Утром Пустоград был гораздо менее страшен — ярко светило солнце и чирикали какие-то птички.
— Хорошо, — сказал птичкам Фонси. — А что делать дальше? Шенти мне собирался рассказать всё, что знает о дорогах к северу отсюда, а теперь он сам куда-то пропал.
Лошадь подошла к хоббиту совсем близко и фыркнула. Фонси потрепал её по морде и снова задумался.
— А с тобой что делать? — спросил он у лошади. — Ну, уздечку я с тебя сниму, удобнее пастись будет. И, знаешь что, седло я с тебя тоже сниму. Больно ты с ним несчастно выглядишь.