Край безоблачной ясности

— Как поживаете, Казо? К делу: вы не заключили с Роблесом контракт о продаже этих участков?.. Говорите, осталось только поставить подпись?.. А, он дал вам крупный задаток? Так, так, вас принимают за дурака. Оно и понятно, у вас на лбу написано, что вы собой представляете… Да, разыгрывать из себя денди одно, а вести дела совсем другое. Слушайте, что я вам скажу, или идите к черту… То, что вы слышали… Эти участки стоят по крайней мере вдвое больше, чем вы думаете. Роблес хочет вас облапошить. Я предлагаю вам двадцать песо за метр. То, что вы слышите… У вас ведь много долгов, дружок, пускать пыль в глаза обходится дорого… Нет, я вам вовсе не угрожаю; но только благодаря заступничеству Сильвии я держу у себя эти векселя и помалкиваю… Вы меня понимаете?.. А, задаток! Сколько это? Хорошо, эти деньги в вашем распоряжении, с тем чтобы вы завтра же вернули их Роблесу и отказались от сделки… Ну, пока, дружок, пока.

— Да, сеньор. Я завтра же все забираю из банка. Положение Роблеса из рук вон плохо. Он вложил капитал в компанию по разработке залежей серы, а вы ведь знаете, что там назревает. Я предупреждаю вас, потому что знаю, что у вас вклад в этом банке… Конечно, плохая политика. Чем больше заинтересованных лиц узнает об этом, тем лучше. Надо позаботиться и об интересах наших коллег, ведь мы, финансисты, можно сказать, одна семья… Ну, что вы, я ваш слуга, сеньор… Да, Сильвия мне сказала. Пусть дамы договорятся, я буду очень рад. Для меня это честь. Значит, до скорого…

— Лисенсиадо Капдевилья? С вами говорит Регулес… Ре-гу-лес, через Р… Да, друг дона Хенаро… Простите, я знаю, но у меня есть для вас важное известие, касающееся промышленности… Да, насчет фабрики Роблеса… Да, со стороны Роблеса это, мягко выражаясь, нечестная конкуренция… Да, конечно, и коварная… Демпинг?.. Нет, дело в том, что у меня имеются документальные доказательства нарушений закона… Да, конечно, они в вашем распоряжении… И я тоже, лисенсиадо, и я тоже… Ваш слуга.

Регулес повесил трубку и поправил красный шелковый галстук и уголок платочка, выглядывавший из верхнего кармана. Сел в обтянутое голубой кожей кресло и нажал кнопку.

— Запишите, сеньорита. В первую очередь составить конфиденциальную докладную записку в министерство юстиции. Подготовить контракт с сеньором Хуаном Фелипе Коуто о залоге акций на предъявителя на сумму восемьсот тысяч песо. Аннулировать предыдущий контракт с тем же сеньором после заключения нового. Подготовить договор о купле-продаже с сеньором Педро Казо: десять тысяч метров по двадцать песо. Второй такой же договор; нижеподписавшийся — продавец, Хенаро Арриага — покупатель; десять тысяч метров по тридцать пять. Займитесь этим и скажите, чтобы мне принесли досье Федерико Роблеса.

До девяти вечера Регулес выписывал из этого досье цифры, сведения, все, что могло дать точное представление о капитале и о жизни Роблеса.

— Ты стал совсем черный, сынок, даже лиловатый; раньше, помню, ночи были такие, — сказала вдова Теодула Моктесума, принимая Икску в своей лачуге, где пахло влажным мохом и сухими цветами. — Сразу видно, что ты с солнцем воевал. С чем пришел?

Сьенфуэгос повалился на пыльную цыновку. В лачуге, которая, казалось, была заклятьем заключена в магический круг, — она так же противоречила времени, как мольба о том, чтобы не случилось уже случившееся, — все было по-прежнему: та же пыль, те же пятна от воды и пищи на земляном полу, те же могилы под полом.

— С чем пришел? — снова спросила Теодула Моктесума, вбивая в Икску черные гвозди глаз в напряженном ожидании слов, которые воскресят ее мир.

Икска закрыл лицо руками, и голос его прозвучал из-под ладоней глухо и горестно, словно чужой:

— Наш мир умер, Теодула, умер навсегда. Все равно как если бы пепел твоих сыновей и Селедонио был развеян по ветру без единой слезы, без всякой надежды, что мы что-то восприняли от них.

— Сынок, — зашамкала старуха, как бы замахиваясь на Икску серпом своего высохшего тела, — не люди творят жизнь, а сама земля, по которой они ступают, понимаешь? Пусть пришли все те, кто пришли, те, кто отняли у нас наше добро и заставили нас забыть знамения, все равно, сынок, там, под землей, в темной глуби, где они уже не могут топтать нас ногами, все остается по-прежнему и по-прежнему слышатся голоса наших предков; ты это знаешь.

Икска, подняв глаза, поцеловал руки Теодулы.

— Нет, уже не слышатся. Ведь я хотел их услышать, ведь я провел годы с закрытыми глазами, надеясь уловить их гул. Напрасно. Как будто все унес ветер новых слов. Нынешнее солнце уже не наше солнце, Теодула, это солнце… как бы сказать?.. предназначено покрывать загаром кожу, натертую синтетическим маслом, предназначено…