Край безоблачной ясности

Другой мальчик, пониже ростом, в бежевой шерстяной куртке, грызет ноготь…

— Ну вот… Что я говорил? Я так и знал, что ты сдрейфишь.

— Понимаешь, друг, у меня мама останется одна…

— Ну и что ж, зато ты скоро принесешь башли в дом.

— Да, но она хочет, чтобы я получил образование и сделал карьеру. Знаешь, как она, бедная, работает, чтобы я учился. Если я не вернусь из школы, она с ума сойдет.

— Работают одни дураки, старина! Мы с тобой ребята не промах. Только в этом поганом городе нам нет ходу. А в Сьюдад-Хуарес — сам увидишь…

— Ну, а ты уже говорил с этим твоим двоюродным братом, который нас озолотит?

— Нет, но ты увидишь, это свой парень. Там у него кабаре со всякими штучками-дрючками — развлекайся себе и загребай денежки. Здесь что? Прикинь-ка: еще год сидеть, как дураки, в школе, два на подготовительном и пять или шесть в университете. Выходит, еще девять лет ходить без гроша в кармане и выслушивать всякую нудь от учителей, которые только дурят тебе голову. Ну нет, друг. Если ты родился для этого, оставайся здесь. Я уезжаю в Сьюдад-Хуарес.

Низкорослый толстенький мальчик хмурит лоб и опускает глаза. Второй, стройный, нервный, причесывает свой черный хохолок и приглаживает рукой волосы на затылке.

— Поганый город! Здесь кончишь чистильщиком ботинок. Видал, сколько тут молодчиков с машинами, Мемо? Разве ты да я можем с ними тягаться? Думаешь, подцепишь стоящую девчонку, когда ковыляешь на своих двоих? А-а-а-а… ты ведь еще никогда не пробовал бабу, рукосуй!

Толстенький стыдливо смотрит на товарища.

— Имей в виду, друг, на Севере надо не теряться.

Икска Сьенфуэгос идет по направлению к улице Тонала и встречается глазами со стройным, нервным мальчиком. Тот отвечает на взгляд Икски угрюмым и вызывающим взглядом.

— Вот так здесь все на тебя смотрят, Мемо. С жалостью, сверху вниз. Нет, я от других не отстану! Мы еще заткнем за пояс всех этих столичных пижонов, когда вернемся!

И мальчики, засунув руки в карманы, переходят через улицу, лавируя между трамваями и машинами.

ОРТЕНСИЯ ЧАКОН

— Ведь он вам обо мне не говорил, правда? Как же вы узнали обо мне?

он слишком нежен, слишком стыдлив; я не упрекаю его за то, что он не выставляет меня напоказ, наоборот, я предпочитаю, чтобы было так, как есть, — понимаете, мы всегда, кроме первого раза, виделись только наедине, с глазу на глаз, здесь. Словно наш мир не мог расшириться ни на сантиметр

— Вот там, где вы сидите, садится и он

и сначала дает мне почувствовать издали свое присутствие;

— …вы ведь на софе сидите, правда?