Когда до Парк-Авеню донеслась весть о Трагической декаде, дон Франсиско приказал семье укладывать вещи. Когда Уэрта укрепил свое положение, он опять распорядился собираться. Но всякий раз им что-нибудь мешало тронуться в путь — то Хоакинито гостил у кого-нибудь на загородной вилле, то дона Франсиско приглашали на совещание в Сонора-Лэнд-энд-Кэтл в Чикаго, а когда они возвращались в Нью-Йорк, было уже поздно, дон Франсиско уже знал другие новости: в Морелосе сожгли сахарный завод, в Сакатекасе взорвали поезд. А потом дон Франсиско умер от воспаления легких, а ни донья Лоренса, ни Хоакинито не умели оперировать ценными бумагами и акциями, которым старик вел учет только в своей памяти, и еще менее того объясняться насчет квартирной платы на английском языке, не похожем на тот, которому Хоакинито научился в Англии. Близ Парижа, в Нейи, у них был дом, и осенью 1915 года донья Лоренса с сыном перебрались туда.
«Какое наслаждение говорить по-французски!» — вздохнула донья Лоренса, и действительно, к концу года испанский был изгнан из виллы в Нейи. «Здесь, наконец, можно, — думала донья Лоренса, отдавая распоряжения слугам, — принимать, угощать чаем, жить как подобает приличным людям.
Нейи превратилось в место встречи мексиканцев, которые, спасаясь от хаоса, поддерживали национальное достоинство, доказывая своим европейским друзьям, что прекрасно умеют распознавать возраст бургундского.