Край безоблачной ясности

— Еще во времена Серафино, моего деда, эта земля кормила всех. А потом вышли эти законы, и сеньор Игнасио начал скупать все парцеллы. Потом многих из наших прикончили чужие солдаты. Я уцелел и по-старому пахал землю. Все еще думал, что с нее должны кормиться все, как раньше. Но после войны вышли новые законы, и уж тут нас слопал дон Игнасио. Но жаловаться не приходится. В других местах людей заставляют покупать все на месте. А у нас, пожалуйста, ступай в Морелиа и трать свои денежки, как тебе вздумается

— Да, пожалуй, он был доволен. По собственному почину индейцы никогда не совершили бы революцию. В то время приехал к нам мой старший двоюродный брат Фроилан Рейеро, которого ребенком увезли в Мехико. Помню, как он мочил усищи в хикаре, гладя меня по голове, и рассказывал, что в Морелосе молодой Педро, сын дона Игнасио, бесчинствует на сахарном заводе. Молодой Педро должен был занять место отца, когда старик умрет.

— Там, в Морелосе, он разъезжает верхом со своими дружками, и они заарканивают крестьянских женщин — накинут лассо и увозят. Слышали бы вы, какой визг поднимается! Никто не хочет выходить из дому. Но волей-неволей приходится идти за водой или стирать на речку, а те пользуются этим — заарканят, надругаются, а потом отпустят

— Фроилан рассказывал и о многом другом — он вдоволь поездил и всякого насмотрелся. О Валье-Насьональ, откуда никто не выбирался живым, о забастовщиках Кананеа. Побывал он и в Рио-Бланко.

— Как там организовываются люди, так и здесь крестьянам надо организовываться. Сейчас проводит избирательную кампанию сеньор Мадеро, и люди говорят, что, если он придет к власти, кончатся все наши несчастья

— Помню, отец только хмурил брови, запаливал огонь и говорил Фроилану, чтобы он оставил их в покое, мол, все само собой образуется.

— В Морелосе уже собираются люди Сапаты. Я побывал в Рио-Бланко и понял, что хозяева перешли всякие границы. Мой друг Гервасио Пола сейчас в Мехико раздобывает средства для Сапаты, и если дон Порфирио не посчитается с выборами, больше уж никто не станет терпеть

Федерико Роблес сел на кожаную софу и слегка улыбнулся: «Лучше б они утихомирились», — ровным голосом говорил отец, когда Фроилан вспоминал перипетии забастовки в Рио-Бланко.