— Сеньора Мыльце говорит, что сменила семь мужей и никак не поймет, почему ни разу не забеременела, — проговорила Лалли с белозубой улыбкой. Правда, suit?[101]
— Sure, daddy makes a surplus of three million a year, tax deducted, but he likes to keep in touch with the finer arts and pays a roving culture trailer with records and books[102]
.— Говорят, ты гомосексуалист, Гус.
— Гомо — да, а сенсуалист ли, не знаю.
Родриго Пола подошел к Кукис, от которой исходил густой запах духов. Как бы поправляя красноватые, как палисандровое дерево, волосы, которые двумя волнами струились от висков и иссякали на шее, она поглаживала себе затылок, показывая мягкие складки выбритой подмышки и округлую линию, обрисовывающую грудь, которая казалась одновременно воздушной и тяжелой. Возле нее болтали Казо, Делькинто и Жюльетта. Родриго мысленно запретил себе какие бы то ни было литературные реминисценции; иначе невозможно понравиться Кукис, подумал он, и еще подумал, что именно эти реминисценции, эти постоянные упоминания о том, что, отнюдь не будучи всеобщим достоянием, служило ключом в круг посвященных, но на всех остальных действовало усыпляюще, и отпугнули от него Норму. Разве не хотел он добиться успеха во всем, что предпринимал? А успех дается пассивностью, сказал себе Родриго; надо только поддаться случаю, подчиниться автоматическому ходу вещей, которому никто не придал то или иное направление, определенное разумом или страстью. И, кроме того, какого черта! В конце концов, педантично, да и не очень-то демократично ставить на обсуждение всякую цитату или ассоциацию, которая приходит тебе в голову. Он проследил взглядом за продуманными движениями Кукис, в которых сочетались ласковая пассивность кошечки и напряженность рептилии. «Кошки скрещиваются со змеями, и получается нечто коровье», — пробормотал себе под нос Родриго, когда его взгляд упал на подол Кукис.
— Вы не находите, что серб — вылитый Рок Хадсон? — спросила Кукис, когда Родриго решился преодолеть окружавший ее барьер «Мисс Диор».
— Кто выигрывает на монархических гонках? — сказал Родриго, скрестив ноги на ковре, и тут же почувствовал, что вопрос был некстати. Кукис поджала широкий рот, который, как ей казалось, делал ее очень пикантной — в стиле Джоан Кроуфорд.
— А ведь это я представил тебе его, — сказал Пьеро.
— Ах, мой ангел, — ответила Кукис, приблизив губы к губам Казо, благодарная ему главным образом за то, что он протянул ей руку помощи. — Что мы, бедные, делали бы без твоего savoir faire[103]
в этом Кактусленде!— Послушай, послушай, — закричал Хуниор с соседнего пуфа, — эти знатные особы очень хороши, чтобы пустить пыль в глаза, но когда дело доходит до машины с откидным верхом и до квартирки, кто, интересно, на это раскошеливается?
— Ах, Хуниор, ведь вам тоже приятно иметь дело с девушками из высшего общества. Вы же не только ради сладенького за нами ухаживаете? Это на тебя не похоже. Если бы не тон distingué[104]
, ты и не обращал бы на нас внимания.— Ну, ну, об этом я не спорю. Тайные наслаждения оставим монахам, — сказал Хуниор, облизывая края бокала. — Кто же показывается с девочкой, если не хочет, чтобы все это знали?
— Ты просто божествен, Хуниор!
— Любовные интрижки лишены интереса, если не вызывают внешнего отклика, — вставил Родриго, с трудом удержавшись от поэтической цитаты.
Кукис с досадливой гримасой оборвала свой пролог к поцелую.
— Послушайте, сеньор, вот уже дважды вы раскрываете рот, и оба раза некстати. Разве вы меня знаете? С чего это вы присвоили себе право на такие фамильярности?
— Нас как-то познакомила Норма у Бобо… — неуверенно сказал Родриго, чувствуя себя донельзя смешным в своей позе йога.
— А, мой милый, так ты тот самый дурак!
Родриго попытался немедленно взять реванш над неприятным чувством погибшей репутации.
— Vous n’êtes si superbe ou si riche en beauté qu’il faille dédaigner un bon coeur qui vous aime[105]
.Он понял, что его смущенный взгляд плохо согласуется с декламаторскими жестами: Пьеро едва подавил истерический смех, который нелепым образом заразил Кукис и Хуниора. Все трое встали и, отойдя, сели в темном углу гостиной.
Как пучеглазая рыба, всплывшая из глубины аквариума, из этого темного угла, который она уступила троице Кукис-Хуниор-Пьеро, появилась Наташа. В ее глазах, оттененных темными кругами, сквозило тоскливое желание уже не столько вернуть былое, сколько излить накопленную мудрость на новых людей. Два облика — блистательный (внешний) и покойницкий (скрытый) — времен Куэрнаваки превратились в один: известковая личина теперь возобладала над лицом и овладевала всем телом. Родриго почувствовал на своей щеке шероховатый грим и, обернувшись, увидел оранжевые, двух оттенков губы.