Край чудес

«Опять потеряет. И будет вопить», – раздраженно подумала она.

– Нужна подводка, – вмешался Тарас. – А то ни черта непонятно. Что за Край такой, зачем мы туда премся.

– Давай тут и запишемся, – решил Южин. – Где мне встать?

Они замешкались. Кира огляделась в поисках фона, хоть немного отличающегося от надоевшего бетона и серости. Коридор шестого этажа тянулся все так же уныло. Где-то в глубине капала вода, и эхо разносило звук, множило его и несло все дальше и дальше. Кира посветила фонарем в одну сторону – сумрак нехотя расступился, оголяя все тот же серый бетон. Посветила в другую – там блеснуло что-то неожиданно-белое. «Скорлупа» – мелькнуло в голове, Кира шикнула сама на себя, пригляделась. Мелкая плитка покрывала три стены небольшой рекреации. От четвертой остались только выломанные рамы – между коридором и залом отдыха планировалась стеклянная перегородка, но стекла давно выбили и разнесли колкой крошкой по всему этажу. Плитки были сколоты, расписаны кривыми граффити – что-то про смерть и долг, которые нужно принять с честью. И про мужские половые органы, разумеется. Но фон определенно был лучше, чем все найденные до этого.

– Идите сюда! – позвала Кира, выглядывая из пустой рамы.

– Сюда! Да! Да! А! – откликнулось эхо.

На одно мгновение Кире показалось, что из лестничного пролета к ней выглянет кривобокая тень с крутящейся башкой. И наконец разглядит ее как следует. Все про нее поймет. Ухватит трусливую суть. И накажет. Сторож должен сторожить. От трусливых безбилетников вроде Киры.

А если не тень, так просто никто не выглянет на ее окрик. И нет никакого Тараса. И дурацкого Южина нет. И белесого Костика. Что она пришла сюда одна. А может, и не приходила. Может, она всегда здесь была. Или ее просто нет. Есть только эхо. Затихающее «да», подтверждающее самые жуткие мысли.

Но Тарас все-таки выглянул. Кира выхватила его лицо лучом фонаря. Всклокоченную бороду, припыленный чубчик сбитой прически, встревоженные глаза. И губы, пересохшие от пыли и ходьбы.

– Нормально все? – спросил он.

– Тут фон классный, давай здесь подводку снимем?

Тарас скрылся в пролете. Но тут же появился снова, подтягивая рюкзак на плечо. Южин шел следом, недовольно гримасничая.

– Надо у провала, – ворчал он. – Там драматичнее.

– Там темно, как в… – Тарас дернул плечом. – Темно, короче. Надо к свету.

От плитки, пусть грязной, но помнящей, что она была когда-то белой, и правда было светлее. Достаточно, чтобы картинка получилась четче. А драмы корявым граффити не занимать.

– Что говорить, знаешь? – спросила Кира, когда Южин залез в рекреацию через нижнее выбитое окошко.

– В общих чертах. Там шахта лифта, в нее сигают кто ни попадя. – Он глянул на Костика, топчущегося снаружи. – Подхватишь, если что?

Тот еле заметно кивнул. Говорить о сигающих с восьмого этажа он точно не хотел. Только Южин и не думал уговаривать, прислонился спиной к плиточной стене, чуть отставил в сторону ногу, уперся локтем в скошенный подоконник, помолчал немного, дожидаясь, пока Тарас выставит фокус, и начал говорить, будто весь день готовился к этому.

– Двенадцать жизней, – сказал он и выдержал достаточную паузу, чтобы слова набрали вес. – Столько, по легенде, местных жителей забирает Ховринская больница каждый месяц. Обвалы лестниц, тайные ловушки, торчащая из пола арматура. Любую смерть в этих стенах можно назвать несчастным случаем. Любую, кроме тех, что случаются на восьмом этаже южного сектора.

Южин оттолкнулся от стены и подался на камеру. Белые плитки за его спиной отражали свет, придавая кадру инфернальный оттенок, а Южину – неживую бледность, уходящую в синеву.

– Край. Так прозвали это место. – Он помолчал, размышляя, потом ухмыльнулся. – И больницу в целом, и пустую шахту лифта, прорезающую больницу с девятого по первый этаж. Никаких ограждений, никаких преград.

Кира обхватила фонарик двумя руками, чтобы свет не дрожал.

– В две тысячи пятом с края шагнул Леша Краюшкин. Ему было пятнадцать. Сколько безымянных жертв Ховринки было до него – неизвестно. Сколько после – не имеет значения. Место стало знаковым для любого, кто принял законы ХЗБ на веру.

Южин требовательно посмотрел на притихшего Костика. Тот тяжело сглотнул и отошел глубже в коридор. Кира отвела фонарик в сторону, чтобы от Костика в кадре остался один только силуэт, и Тарас медленно перевел камеру на него.

– Что ты знаешь о Крае? – спросил Южин, обращаясь к утонувшему в темноте проводнику.

Костик замешкался. Кира разглядела, как нервно он теребит мочку уха, будто ждет, что кто-то подскажет ему ответ. Пауза затянулась. Из ролика ее вырежут на монтаже. Но из пустынного коридора и плиточной рекреации нельзя было вырезать ничего лишнего, тревожного и мучительного. Ни секунды промедления и поиска слов.

– Край… – наконец прошелестел Костик. – Край на восьмом. Туда часто ходят, смотрят на стены. Надписей там много. И та. Главная. Она тоже там есть.

– Какая главная?

– Про больницу… – и снова сбился, откашлялся чуть слышно. – Больница – это край чудес, пришел в нее – и там исчез. Все про нее знают.