Край неба

Сначала так оно и пошло: он не успел еще налетаться вволю, как ему предложили переучиться на поршневой самолет. Он с радостью согласился и на три месяца уехал в другой город. За учебой да за полетами некогда было особенно предаваться воспоминаниям, и Мазин оставался доволен тем, что Стеша вспоминалась редко. Переучившись, он стал летать вторым пилотом на поршневом самолете; работы хватало, и думать было некогда. Да и что было думать, если жизнь зависела от графика полетов, а график составлял начальник штаба. Так выходило, что он, планируя Мазина на вылет, решал, летать ли ему или же отдыхать. Если Стеша и вспоминалась, то Мазин утешал себя тем, что воспоминания эти чисто случайные и что она все больше забывается. Похоже, он убеждал себя, чувствуя, что вспоминает Стешу все чаще, и все чаще приходила какая-то тягучая тоска и раскаяние. Пришло время, когда Стеша стала ему сниться.

Как-то незаметно Мазин потерял интерес к работе, хотя по-прежнему готов был летать без удержу, потому что в самолете приходилось думать больше о погоде на запасных аэродромах и меньше о себе. Это как-то спасало, но мысли о Стеше преследовали Мазина, и однажды, когда подвернулся повод, он напился так, как никогда прежде. И даже пытался рассказать механику о том, что где-то живет женщина, которая ждет его не дождется, и что он полетит к ней. Механик ничего не понимал, потому что сам нагрузился основательно, но согласно кивал головой, приговаривая:

— Истинно так!

Промучившись день, Мазин понял, что пьянка — занятие совершенно непотребное, что это такое же бегство, как бегство в пилотскую кабину, и больше не напивался. Правда, и от этого легче не становилось, и о Стеше вспоминалось постоянно. А тут еще пришла весна, и неизвестно, до чего все это могло дойти, но как раз весной и повстречалась Мазину женщина, похожая на Стешу. Мазин понимал, что сходство это только внешнее, но через месяц без каких-либо колебаний женился, даже торопился с женитьбой, будто боялся, что передумает, или же хотел отрезать себе все пути. Женщина ему попалась, как оказалось после, довольно-таки равнодушная, но не злая, и Мазин привык к ней и через какое-то время думал о ней даже с нежностью. К тому же ему нравилось положение женатого человека: теперь у него, так же как и у других мужчин его возраста, есть жена, а после будут дети. На работе у него все шло отлично, попал он, как говорят в авиации, в попутную струю: не успел как следует полетать на поршневом вторым пилотом, а затем командиром — осваивай реактивный… И Мазин, вспоминая Стешу, думая о себе, находил, что нечего ждать от жизни чего-то особенного, надо довольствоваться тем, что она преподносит… Меньше чем через год жена ушла от него, сказав на прощанье, что она не может так больше жить.

— Ты все думаешь о ком-то, — спокойно говорила она, собрав свои вещи и готовясь уйти. — Мне другой раз становится страшно рядом с тобой, хоть внешне у нас вроде бы все благополучно… Но любви нет… Зачем ты, Мазин, на мне женился, не понимаю…

Мазину нечего было ответить, к тому времени он понял, что женитьба его была бессмысленной, как бегство от себя, и он согласился на развод. И после жил, как жил и до женитьбы, вспоминал Стешу, иногда — жену и то, как, прощаясь, она сказала:

— Странный ты человек, Мазин, жаль тебя… — И добавила весело: — Не женись только сразу, а то попадется такая, что не забудешь до новых веников…

Мазин в шутку обещал, что не женится, спросил, как это — «до новых веников». Жена, засмеявшись, ответила, что когда попадется такая женщина, тогда и поймет.

III

В пилотскую уже дважды заходила бортпроводница, спрашивала механика, когда экипаж будет ужинать, но механик, видя, что второй спит, а командир задумался, отправлял ее на кухню. Когда же штурман сказал, что пора бы, мол, и чай пить, он сходил к проводницам и попросил, чтобы разогрели получше и приготовили все, как следует. Это механик положил сам себе в обязанность, зная, что если не побеспокоишься, то о тебе никто и не вспомнит.

Возвратившись в пилотскую, механик коротко доложил:

— Через десять минут подадут!

— Единственная радость при нашей жизни, — устало сказал штурман и, взглянув на командира, добавил: — Согласен?..

Мазин кивнул и, отрываясь от своих мыслей, взглянул на спящего второго, а затем на часы, которые штурман называл «ходики»; они летели второй час, но ему отчего-то показалось, что времени прошло значительно больше.

— Будить надо! — сказал он.

— Не надо, — откликнулся второй пилот, пошевелившись; приподнялся в кресле, помахал руками, будто делал зарядку, и поставил спинку кресла вертикально. — Когда звенят стаканами, никто не имеет права спать, — сказал он, явно рассчитывая на шутку. — Параграф двадцать девять.

— Подремал? — серьезно спросил Мазин.

— Да вроде бы… Все этот аэропорт из головы не идет, — медленно ответил второй, зевнув. — Когда же у нас хоть какой-то порядок будет?

Ему никто не ответил.