Крах Атласа

Париса мгновенно его узнала, даже невзирая на помутнение в глазах и на абстрактную телепатическую боль. Ее мысли словно кто-то медленно свежевал, снимая слой за слоем, точно кожу, ясность ума, постепенно подбираясь к животной, первобытной составляющей мозга. К самой искре, что велела ей жить. А она у Парисы очень даже была, спасибо Каллуму. Она теплилась в самом ядре сущности, эта рефлекторная тяга продолжить жить, даже не зная, как и зачем. Она заставляла через силу покинуть горящее здание, всплыть на поверхность, превозмочь себя и сделать вдох. Тяжело, зато потом говоришь себе: оно того стоило. И в самой глубине души Париса это знала, знала лучше всего прочего. Боль – не симптом существования, не условие, а фундаментальная частица, неизбежная составляющая плана. Без нее не было бы любви, которой Париса избегала не потому, что не видела в ней смысла, просто считала цену неоправданно высокой. Любить для нее значило только одно: переживать чужую боль как свою собственную.

Далтон рухнул на нее, рыча сквозь стиснутые зубы и брызжа слюной. Париса слепо покачнулась и чуть не упала вместе с ним, но кто-то поддержал ее за руку. Значит, Каллум все еще рядом; так и не оценил угрозу верно. Париса оперлась о него, прижимая пальцы к виску. Жгучая боль становилась все сильнее, как если бы Париса слишком долго смотрела на солнце.

– Что происходит? – Голос Каллума звучал тем тише, чем сильнее становилась боль. Парису будто глубже и глубже затягивало в океанскую пучину. Она закрыла глаза, уже почти не чувствуя опоры, почти не слыша затухающего эха его голоса.

Когда же она открыла глаза, читальный зал исчез. Его сменили развалины замка, груды разбитого камня над буйной рощей кипарисов. Париса закружилась на месте, ища Каллума или Далтона.

– Твои телепатические чары взломаны, – произнес рядом низкий голос.

Она обернулась и увидела Гидеона Дрейка. Он ждал. Париса не поняла, стоит ли удивляться, а Гидеон тем временем протянул ей некий предмет. Париса взвесила подарок в руке: тяжелый, а еще знакомый.

– Телепат, – глухо поприветствовал ее Гидеон.

Париса сжала рукоять меча. Того, которым она его чуть не прикончила.

Отлично, значит, сегодня она не умрет. Только не так.

– Сноходец, – ответила она.

Гидеон

То, что прежде было сказочным замком, теперь напоминало послевоенные руины. Тут и там стояли разросшиеся рощи деревьев, кроны которых скрадывали местное подобие неба. Лабиринт шипов дымился, такой же буйный, как и мох под ногами. В воздухе висел густой удушливый туман, отвратная липкая дымка.

Шедшая рядом с Гидеоном Париса Камали напоминала смерть. Выражение ее лица, как всегда утонченного, вызывало трепет своей миловидностью. Невыразительным взглядом она молча осматривала окружающий пейзаж.

– Ты их впустил, – сказала она, не оборачиваясь.

На ней не было брони, как в прошлый раз, да и меч, собственно говоря, совсем не тот, который она накастовала себе тогда. Как иначе, если ее силы и силы Гидеона разнились? Ее магия была теоретическая, а его – воображаемая. Тем более забавно, что их плоды функционально не отличались.

Забавно. Да уж, очень. Прямо брось все и смейся.

– Да, – подтвердил Гидеон, и Париса со вздохом крепче стиснула эфес. – А ты солгала насчет Принца.

Исходящий от замка дым как бы приманивал. Ведь от огня либо бегут, либо тушат его. Интересно, что выберет Париса? В конце концов, чары – ее, а это конкретное сознание – астральный план или что иное, – в некотором роде принадлежало ей, если судить по предыдущей встрече.

Париса бросила на Гидеона взгляд искоса.

– На чьей ты стороне?

– Я не устанавливал на тебя ловушку, если ты об этом. – Для этого он был слишком изможден; не знал и не догадывался, что она придет. Конец света не наступил, но пропало многое из того, что ему было дорого.

Куда податься, чем заниматься теперь, когда не стало Нико де Вароны? И от чего теперь бегать, когда мертва мать? Гидеон оказался в подвешенном состоянии, ничто не толкало его вперед, но и не тянуло назад.

Хотя, возможно, нечто еще взывало к чувству долга.

– Вообще-то я не хотел, чтобы они попали внутрь, – объяснил Гидеон. Он не питал ненависти к Далтону Эллери, Обществу или к чему-то еще. Он вообще не мог ненавидеть то, что любил Нико де Варона. – Я не стремился разрушить архивы, но меня все равно заставили бы открыть их. Я лишь хотел…

Остановиться. Отдохнуть. Погоревать.

– Ага, – ответила Париса, словно понимала его, а меч у нее в руке вспыхнул. – Ну ладно, идем тогда. В путь.

И она пошла первой, уверенная, что Гидеон за ней последует; возможно, это было очевидно. В конце концов, он ведь ждал ее. Сам вручил ей клинок, как бы говоря: он намеренно пришел помочь с поисками того, что сам же навлек на их головы.