Крах каганата

— Нет, не надо Ирму везти сюда, — покривился царь. — Пусть покоится в Беленджере. Но в Хазар-Калу следует послать дознавателя: по какой причине преставилась, кто недоглядел? Наказать любого из всех причастных — и без снисхождения! А царевну Сарру я хочу видеть в Семендере: буду там на кочевье и тогда решу, где ей надлежит дальше жить.

Вскоре после Песаха государь собрался на отдых в свой любимый город Семендер, где он проводил самые приятные летние месяцы. Ханна уезжала в другую сторону — в летнюю резиденцию царицы на озере Варашан (современное название — Сарпа). Их прощание было знаменательным.

— Говорят, у вас там гарем? Двадцать пять наложниц? — сетовала она, морща носик. — И не стыдно вам, правоверному иудею? Изменять жене, погрязать в разврате? Вы ведь не хорезмшах!

Царь сидел напротив и играл кисточкой на шнурке халата, ничего не произнося.

— Может быть, возьмёте меня с собой? — продолжала та. — Я бы с удовольствием искупалась в Гурганском море[2]. И отведала бы тёмного дербентского винограда. Мне в моём положении это весьма полезно.

— Что? В каком положении? — равнодушно спросил Иосиф.

Женщина потупилась:

— Осенью надеюсь разрешиться от бремени.

У него на лице возникло добродушное удивление:

— Да неужто? Вы затяжелели?

Покраснев, государыня ответила:

— Бабка-повитуха считает, я на третьем месяце.

Он поднялся и поцеловал её в шею:

— Поздравляю, милая. Вы порадовали меня. Если будет мальчик, я провозглашу его собственным преемником.

— Ну, а если девочка? Вы провозгласите Патана?

Самодержец отвёл глаза:

— Поживём — увидим...

Ханна закипела:

— Знаю ваши тайные устремления! Если не рожу вам наследника, завещаете трон этому ублюдку, сыну христианской суки, Давиду!

Государь опешил:

— Что вы мелете, ваше величество! Трёх моих сыновей нет среди живых!

— Ах, не лгите, ваше величество! Кто у вас живёт в башне Ал-Байда? Не Святой ли Дух?

Щёки у Иосифа сделались свекольными. Он в негодовании прошипел:

— Замолчите, слышите? Как вы смеете упрекать в нечестности самого каган-бека? Захотели развода? Это я устрою!

— Что ж, попробуйте. Мой отец вам его не даст. Ну, а я и мать растрезвоним всем, что Иосиф ввёл в заблуждение богоизбранного кагана и велел казнить подставных царевичей. То-то будет весело!

Царь, взмахнув рукой, указал ей на дверь:

— Убирайтесь прочь. Уезжайте на озеро Варашан. И до осени чтобы вас в Итиле не видели. Мальчика родите — вот тогда и поговорим.

Дочка Когена издевательски улыбнулась:

— Не сердитесь, ваше величество, но уйти от этого разговора вы не сможете, кто бы ни родился. Вам придётся выполнить все мои условия. А иначе — позор, отречение от престола и другие ужасы. А теперь прощайте. Будьте счастливы с вашими блудницами! — И она горделиво вышла.

Самодержец в бессильной злобе шлёпнул кулаком по ладони, отвернулся к окну и пробормотал мерзкие ругательства.

Накануне отъезда в Семендер он велел сафиру втрое усилить охрану башни Ал-Байда и предупредил: если с узником что-нибудь случится, будет казнена вся семья Наума Парнаса до седьмого колена. Тот валялся в ногах у царя и молил не тревожиться: с головы заключённого не слетит и волоса. Государь сопел, хмурил брови и без удовольствия пил вино.

Ехали, как обычно, шумной кавалькадой, с песнями и музыкой, развевающимися на ветру знамёнами, бурными застольями по дороге — в укреплённых пунктах, где устраивали привал, и немыслимыми альковными сумасбродствами с местными вакханками.

При подъезде к Семендеру открывался удивительный вид: слева — синий Каспий, справа вдалеке — скрытые сиреневой дымкой тёмные холмы кавказских предгорий, впереди — изумрудное море тысяч виноградников. В центре этой зелени поднималась каменная городская стена, а за ней виднелась грозная четырёхугольная цитадель. Обиталища семендерцев были победнее, чем дворцы аристократической части Итиля — Хамлиджа, но красивее и дороже, чем обычные юрты Шахрастана. Их остроконечные крыши иногда поражали изяществом и какой-то волшебной невесомостью, а резное дерево, украшавшее окна и двери, — уникальными, мастерски исполненными узорами. Там и сям мелькали мечети с невысокими минаретами и христианские церкви. А к шатрам за городом примыкали деревянные голубятни: голубей держали и христиане, и иудеи, издревле испытывая уважение к этим смышлёным птицам.

Первые несколько недель умиротворили Иосифа: в окружении бесстыжих прелестниц, неге, роскоши, тёплых волнах моря и прохладной воде близлежащего озера Ак-Геля, в соколиных охотах и облавах на кабанов, — горести, интриги Итиля вроде бы забылись, плавно отступили на задний план. Издали они выглядели мелочью. И росла иллюзия, что семейная глупая возня — ерунда по сравнению с его властью и могуществом. Он — каган-бек, повелитель необъятных земель, государств и народов, полноценный конкурент Византии и Хорезма, абсолютный монарх, у которого даже сам каган под пятой. И никто, никто не способен оспорить у него эти все права...