Фургон двинулся сначала медленно, затем ускоряя движение, и эхо сирен впереди и сзади заполнило звуками небольшое пространство внутри.
— Идите сюда и садитесь рядом.
Карбони, держась рукой за потолок, старался сохранить равновесие, сражаясь с ускользающим под ногами полом, он наконец сел на скамью рядом с женщиной.
Карпентер занял место напротив нее.
Тантардини равнодушно посмотрела на него.
— Франка. — Полицейский произнес ее имя так, будто ему это было мучительно, как если бы потом ему захотелось прополоскать рот.
— Я Карбони из Квестуры. Я занимаюсь расследованием похищения английского бизнесмена Джеффри Харрисона…
— Меня и в этом обвиняют? — Она непринужденно рассмеялась. — Неужели любое преступление в Риме теперь приписывается этой ужасной страшной Тантардини?
— Послушайте меня, Франка. Слушайте и не перебивайте…
Его речь была быстрой, и говорил он по-итальянски. Поэтому Карпентер не понимал его. Его внимание приковывало только спокойное яркое лицо женщины.
— Выслушайте меня. Его захватила группа калабрийцев. Но теперь его у нее отбили, и он находится в руках вашего Джанкарло.
Снова смех и яркая алмазная улыбка.
— Баттистини что, сообщил об этом в письме?..
— Он убил трех человек, провез Харрисона через полстраны.
Карбони буравил ее своими маленькими поросячьими глазками.
Жара в фургоне была непереносимой, и он вытер лицо мокрым платком.
— Баттистини держит англичанина в Риме и требует вашей свободы в обмен на жизнь своего пленника.
На этот раз в ее голосе прозвучала нотка изумления.
— Баттистини все это проделал?
— Сам, во всяком случае мы так считаем.
Это было уже почти хихиканье.
— Так зачем вы явились ко мне?
— Сейчас вы едете в мой офис. Через час с небольшим, точнее через восемьдесят минут, Баттистини будет звонить в этот офис. Он требует, чтобы ему дали поговорить с вами. Мы согласились…
Карпентер видел, как напряглось тело женщины. Видел рябь мускулов на фоне ткани ее джинсов.
— Он очень молод, этот мальчик. Слишком молод. Скажу вам честно, Франка: если Харрисону будет причинен вред, Джанкарло убьют там, где застанут.
— Зачем говорить об этом мне?
— Он был вашим любовником, Франка. — Слова эти Карбони произнес с омерзением. — Вы облекли в форму его телячью любовь. Он это делает ради вас.
Фургон поехал медленнее, это значило, что они приближаются к северо-восточной части Рима. Сирены яростно вопили, требуя, чтобы фургон пропустили вперед. Карпентер наблюдал за женщиной, впавшей в молчание, как если бы она обдумывала, что ей сказали.
Их всех окутывало покрывало теплого воздуха, и с ее лба от линии волос по красиво вырезанному носу струился пот.
— Что вы мне предлагаете?
— Я предлагаю вам шанс спасти жизнь Баттистини. Он не вашего поля ягода, Франка. Он не человек наповцев, он еще мальчик. Вы пробудете в тюрьме много лет, не менее двадцати. Помогите нам сейчас, и это будет принято во внимание во время вашего процесса. К вам отнесутся со снисхождением.
Будто под действием инстинкта ее рот презрительно искривился, но потом принял прежние нежные женственные очертания.
— Вы просите меня обеспечить безопасность англичанина?
— Да, мы именно этого просим.
— И я буду говорить с Джанкарло?
— Вы будете с ним говорить.
Карбони жестко посмотрел на нее, ожидая ответа, понимая, что многое в его будущем зависит от этих нескольких минут беседы. Ее кожа была белой, как бледная кожа жителей подземелья, волосы аккуратно причесаны, но она казалась усталой до изнеможения.
— Он очень молод, — пробормотала женщина. — Всего лишь мальчик. Всего лишь пара неуклюжих маленьких рук…
— Благодарю вас, Франка. Ваш поступок будет вознагражден.
Карпентер не знал, о чем они договорились. Карбони откинулся назад на своем неудобном сиденье, опираясь на металлическую стенку, а Тантардини сидела очень тихо, и только ее пальцы играли звеньями цепи, прикрепленной к ее запястьям. Она тоже не носила бюстгальтера. Чертовски прекрасное зрелище. Должно быть, ее блузка села во время последней стирки. Брось это, Арчи.
Карбони казался довольным. Видимо, они пришли к какому-то согласию.
Фургон теперь ехал к внутреннему городу со стабильной скоростью.
Только когда последний из них шумно протопал через низкие желтые кусты дрока под соснами, Виолетта Харрисон снова раскрыла глаза. Под деревьями было слишком темно, чтобы она могла видеть, но еще долго слышала шум его спотыкающихся шагов и то, как он звал товарищей. Боль в ее теле была сильной и острой, и ее коже становилось холодно. Но холод был ничто по сравнению с мучительными ранами, нанесенными ей мальчиком Марко и его друзьями. Хуже всего было там, где на ее бедрах сливались белизна и загар, в верхней нежной части бедер. Там, где образуются синяки. Она не плакала. Была за пределом слез и угрызении. Ее внимание сейчас сосредоточилось только на том, что она пыталась оценить силу боли. Царапины на ее лице болели, там, где ногти вцепились в ее щеки, когда она извивалась и пыталась сбросить их с себя, жесткие выступы земли глубоко впивались в нежную мякоть ее ягодиц.