Послушай, Сэцуко… Ты совсем меня не понимаешь… Ты должна порвать с матерью и с этим домом, не то погибнешь. Да ты и сама это знаешь… Раньше я не представлял, что нам делать, но сейчас все по-другому. Я вижу путь, по которому надо идти. А ты вдруг ударилась в мистику. Нет, не понимаешь ты меня, совсем не понимаешь…
Сэцуко. Оставь! Противно!
Кавасаки. Что ж, поступай как знаешь. Погибшая ты душа. Держись за маменькин подол. Дуреха!..
Харуко
Тоёдзи. Ты о чем?
Харуко. Об участке на побережье Мацусимы. Достанется он тебе, точно?
Тоёдзи. Угу.
Харуко. Но если отец окажется в затруднительном положении…
Тоёдзи. По-твоему, я не способен обойтись без помощи отца?
Харуко. Вовсе нет. Ты – человек деловой. Корпеть в лаборатории – это не для тебя. Уж кому-кому, а мне это хорошо известно. Просто использовать отца, конечно, неловко, но…
Тоёдзи. Вчера вечером я допустил большую оплошность. Пока все вокруг него суетились, надо было под шумок стащить его личную печать.
Харуко. Но ведь это может сразу обнаружиться.
Тоёдзи. Да я поставил бы печать только на две или три бумаги и положил бы на место. Никто бы и не узнал. Даже если потом и спохватились, было бы уже поздно.
Харуко. А чтобы построить этот санаторий, сколько примерно потребуется денег?
Тоёдзи. Здание обойдется в пятьдесят тысяч, ну, и на оборудование – столько же… В здешних краях слишком большой санаторий не требуется.
Харуко. Лучше скромней, да уютней. Большое помещение всегда выглядит казенно и скучно.
Тоёдзи. Если начать строительство осенью, к весне уже можно будет принимать пациентов.
Харуко. Поставить в сосновом бору небольшие белые домики и соединить их галереями… Просто прелесть… Я, в домашних туфельках, обхожу комнату за комнатой. Я с этим отлично справлюсь, хозяйничать в пансионате – это как раз то, что мне по душе… Неловко так говорить, но твоей бывшей жене это вряд ли бы удалось…
Тэруко
Тоёдзи
Кавасаки. Я в тупике…
Тоёдзи. Что это еще за тупик?
Кавасаки. Это не пустые слова. Я в тупике.
Тоёдзи. Вот я и спрашиваю, в каком именно?
Кавасаки. Тоё-сан, мне уже двадцать семь. Мои товарищи по борьбе – моложе. У них головы не забиты всяким хламом, как у меня.
Тоёдзи. «Хламом» – это ты хорошо сказал.
Кавасаки. Сейчас, когда я услышал звуки пианино, я.
Тоёдзи. Пианино? При чем тут пианино?
Кавасаки. Эта музыка просто невыносима. Когда я слышу ее, у меня появляется полное безразличие ко всему Дьявольская флейта, навевающая мелкобуржуазные настроения… Если даже я порву со всеми вами и начну новую жизнь, стоит мне услышать эти звуки, я все равно вспомню прошлое и снова начну сходить с ума… Когда я думаю об этом, то…
Тоёдзи. Ну-ну, встряхнись…
Кавасаки. Я в тупике… Я насквозь прогнил. Я опустошен. Я…
Тоёдзи. Ну-ну, сын арендатора-бедняка! Куда это годится? На, выпей!
Кавасаки. Я в тупике…
Сэцуко. Сейчас ты так говоришь, а завтра снова будешь твердить свое… Тэруко, дай воды, пожалуйста.