Крамнэгел

– Полагаю, что я более чем отработал свой проезд, капитан. Да и потом, если уж я пронесу тот чемодан через таможню...

– Да отпусти же ты меня, сукин сын! Сейчас ведь на борт прибудет лоцман.

– И мы попросим его выступить арбитром в нашем споре, да?

– Ладно, ладно, согласен! – закричал капитан, заметив, что корабль уже сносит приливом.

– Ну раз мы договорились, то с тебя тысяча долларов, идет?

– Ты, сукин...

– ... сын, – договорил тихо Крамнэгел. – Иди за деньгами. Прямо сейчас. А не то пополам разорву.

– Позволь мне сначала команду отдать.

– Не пойдет, – нажал посильнее Крамнэгел.

– Право руля! – завопил капитан.

Но никто не шелохнулся. Он повторил команду по-китайски.

– Ну ладно, проиграл так проиграл. Пошли, – сказал он. Курчавые волосы его взмокли и растрепались по лбу.

Крамнэгел последовал за капитаном в каюту.

Грек молча отсчитал ему тысячу долларов.

– В нашем деле для тебя места нет, – сказал он тихо, но злобно. – Нет, потому что ты человек бесчестный. Наш бизнес построен на доверии. А я тебе не доверяю.

– Мягко говоря, я тебе тоже, – сказал Крамнэгел.

– Мы заключили с тобой сделку. А ты меня обманул. Ты обманщик, любезный. Обманщик.

Крамнэгел невольно покраснел. Его больно задело именно то, что капитан выразился так просто и ясно, без каких-либо эпитетов.

– Неправда, – неуверенно ответил он. И добавил: – Ну ладно, если ты так переживаешь, я верну тебе две с половиной сотни.

– Я не приму их.

– Это еще почему? – рявкнул Крамнэгел, ища, как обычно, опору в силе.

– Надо решить раз и навсегда, хочешь ты быть честным или бесчестным, – сказал капитан. В словах его прозвучала убежденность порочного, но умного человека. – А приняв решение и определившись, надо уже играть по правилам. Конечно, можно немного и сжульничать, когда отвернется судья – так в каждой игре заведено: лови удачу, но перебегать из одной команды в другую не позволяется. И никто этого не потерпит.

– Ну ладно, я был не прав. Бери свои две с половиной.

– Нет. И убирайся отсюда.

– А как же насчет чемоданчика?

– Ты думаешь, я теперь доверю тебе добра на полмиллиона? Тогда ты не сумасшедший даже, а просто дурак.

– Ну что ж, ты, значит, высказался, а я, значит, принял решение! – выкрикнул Крамнэгел.

– Прочь с дороги, иначе мы потеряем корабль.

– Нет!

Капитан ударил Крамнэгела в солнечное сплетение, а затем, когда огромный детина, задохнувшись, согнулся пополам, вышиб из него дух апперкотом. Падая на пол, Крамнэгел сломал подвернувшийся стул. Когда Крамнэгел пришел в себя, то увидел, что сидит в каюте и ощупывает пальцем разбитый рот. А капитан вернулся на мостик, принял на борт лоцмана и мастерски пришвартовал «Агнес Ставромихалис» к пирсу.

Готовясь сойти на берег, Крамнэгел испытывал чувство горькой обиды на капитана, испортившего ему возвращение домой, но эта обида на самом деле лишь прикрывала еще более глубокую рану. Крамнэгел пришел в ужас, обнаружив такую силу в человеке, настолько в себе уверенном, что он даже не испытывал необходимости эту силу демонстрировать. О боже, да если бы их отношения не дошли до такой точки, он, Крамнэгел, так и не узнал бы никогда, как аккуратно и точно умеет бить этот человек. Хорошо обладать умением причинить боль своему более сильному врагу, да еще с таким коварством, но насколько же лучше уметь скрывать это умение, уметь хранить такую тайну, хотя как же, наверное, напрягаются мускулы и сжимаются кулаки даже во время самого невинного спора.

Стремясь найти выход из унизительного положения, в котором он очутился, Крамнэгел испытывал все большее и большее возмущение этим ленивым головорезом, который сумел так ловко использовать его в своих целях.

Крамнэгел вспомнил, как по-рабски трудился, словно дрессированная горилла, которую хозяин заставляет выполнять всякую черную работу, чтобы самому не пачкать рук. Но кто вышибал дух из припадочного кока-китайца во время предыдущих рейсов? Кто держал в повиновении и в узде дикарей-матросов? Не иначе как сам капитан. Так, значит, они боялись не тяжелых кулаков Крамнэгела, а еще более страшной, более утонченной опасности, все время маячившей на мостике? Так он, значит, всего лишь был хозяйским надсмотрщиком, на которого хозяин свалил всю грязную и опасную работу? И все задарма, да еще несправедливо выжав из него семьсот пятьдесят долларов! Кровь его вскипела от благородного негодования, а смущение быстро загладилось с помощью тех приемов, которые обычно используют, дабы перевести испытываемое унижение в благородный гнев. В словах капитана Крамнэгел усмотрел лишь одну мысль, с которой не мог не согласиться полностью: если человек выбрал себе команду, он должен остаться в ней, а не перебегать на другую сторону. На свете, слава богу, существует такая вещь, как верность, и чертов грек скоро, к своему огорчению, в этом убедится. Крамнэгел с облегчением пересчитал тысячу долларов. Может, грек и сохранил свое достоинство, но какой ценой? Ценой двухсот пятидесяти долларов. Но разве у настоящего достоинства может быть цена? Конечно, нет, решил Крамнэгел, убирая тысячу долларов в карман.