Крамнэгел

– У тебя тоже память ничего, только кому теперь до этого дело, кроме, может, родни тех двух погибших, да и те, наверное, совсем о другом думают. У людей короткая память, Марв, в том-то и беда. Все забывают, притворяются, что ничего не видят. У них на глазах человек истекает кровью, а они про себя решают: пусть это расхлебывают власти – полиция, «Скорая помощь», кто угодно... Зачем самим ввязываться? Это ведь может отнять время – не меньше, чем заседание в суде присяжных. Кому охота? Что ж, – теперь он говорил медленно и пугающе четко, – мы должны сделать так, чтобы люди не забывали.

– И как же ты собираешься это сделать? – непринужденным тоном спросил Армстронг. Крамнэгел смотрел на него своими жуткими глазами, жуткими оттого, что они по таинственной и неизъяснимой причине казались счастливыми.

– Тот буддист не имел никакого права обременять нас своей смертью, Марв. Но раз уж он умер, то мы обязаны воздвигнуть ему подобающий памятник.

Армстронг не мог отвести от Крамнэгела взгляда, а тот, чуть покачивая головой, вещал веско и убедительно, словно сама судьба.

– Еще один вопрос, Марв. Откуда вдруг взялись эти строительные рабочие? Что здесь такое большое строят? Этих сукиных детей набежало сотни четыре, а то и пять...

– Чтобы закончить стадион вовремя, организовали двойные смены...

– Чтобы успеть его завтра открыть?

– Ага.

– Вот видишь, – сказал Крамнэгел, – все сходится, как по нотам. Я и сам бы лучше не придумал. Значит, они прибежали с этого паршивого стадиона…

Армстронг не понимал, о чем говорит Крамнэгел, но ради душевного равновесия уточнять не стал. Он сунул билеты в карман и ушел, бросив с деланной легкостью на прощание:

– До скорого, начальник. – Он отчаянно пытался думать о чем-нибудь другом.

Как только Крамнэгел убедился, что Армстронг действительно ушел, то шумно потребовал к себе врача.

– Я хочу отсюда уйти, – заявил он.

– По-моему, вам еще рано уходить из больницы, – ответил врач и начал объяснять, что в своем нынешнем состоянии Крамнэгел только будет обузой для общества – и в самом деле: левая рука забинтована, не пошевелить, а бинты на голове нависают над левым глазом подобно балдахину, отчего Крамнэгел горделиво откидывал голову, хотя подобная поза никак не вязалась с его характером.

– Ну и долго еще мне придется ходить в этих проклятых бинтах? – спросил он.

– Через пару дней посмотрим ваши травмы.

– Вот как?

Крамнэгел начал разбинтовывать левую руку.

– Не смейте этого делать! – приказал врач.

– Хотите, чтобы я поднял хай?

Крамнэгел помнил, как заключенные стучали ложками по мискам, чтобы придать своим требованиям больше убедительности.

– Нет, я не хочу, чтобы вы поднимали хай, – весьма чопорно ответил врач. Он впервые столкнулся с подобным пациентом и, чтобы не взорваться, тоже повел себя как ребенок.

– Надеюсь, вы попадете под грузовик, – сказал он, выходя из палаты. – Под четырехосный.

Крамнэгел оказался намного слабее, чем предполагал; яркий солнечный свет и ошеломил, и ослепил его. Он оперся о перила, чтобы не упасть. Тяжело дыша, глянул вверх и встретился со взглядом врача, злорадно следившего за ним из окна. Этого было достаточно. Вся жизнь Крамнэгела, казалось, была сплошной цепью подвохов и побуждений, которые, разумеется, он воспринимал как вызов и которые толкали его от одного безрассудства к другому. Те, для кого существование – вечный бой, слишком глубоко ощущают упоение действием и потому не в состоянии обдумать последствия своих поступков. И им мнится зачастую, что человек, забивающий себе голову мыслями о последствиях, не способен жить полной жизнью. Тому, кто пьет лишь для того, чтобы напиться, безразличен тонкий вкус вина.

Пока доктор маячил в окне, Крамнэгел считал своим долгом идти четким и уверенным шагом. Согласно его своеобразным представлениям о чести упасть он мог только не на глазах у тех, с кем имел дело. Попытался остановить такси. Водитель сбавил ход, но затем снова нажал на газ, хотя был свободен и до конца смены было еще далеко. Есть в забинтованных людях нечто такое, что отпугивает таксистов.

Крамнэгел добрел до перекрестка, опираясь время от времени на барьеры у магазинных витрин, чтобы сохранить равновесие. Наконец какой-то сердобольный притормозил у тротуара.

– Вам помочь? – спросил этот водитель, лицом он походил на фермера, да и машина типично фермерская – потрепанная, видавшая виды.

– Вам со мной не по пути, – ответил Крамнэгел.

– Откуда вам знать? Залезайте. Мне туда, куда вам. Нельзя же идти в таком состоянии. Что, небось прямо из больницы?

– Точно.

Крамнэгел втиснулся на переднее сиденье. Чувство облегчения боролось в его душе с чувством горечи. Не дай бог, этот человек вновь заставит его обрести веру в людей – ведь он только-только утвердился в мыслях о мести.

– Куда поедем?

Крамнэгел назвал адрес. Это был адрес Арни Браггера.

– Что с вами приключилось? – не сразу спросил хозяин машины.

– Вы не поймете.

Фермер озадаченно улыбнулся.

– Как так?

– Ну, ввязался я...

– А…

Теперь дистанцию выдерживал фермер.

– Что ж, с каждым может случиться, – сказал он наконец.