Крамнэгел

– Не забывайте, – заметил Бриггс, – что Джок был коммунистом. Пусть их у нас немного, а они кого хочешь могут завести, даже социалиста – я про нынешних социалистов говорю, – для Джока это была не политика, а религия, вот именно – религия.

Сэр Невилл с симпатией посмотрел на Бриггса. Вот, пожалуйста, – старый простак, у которого своя голова на плечах и который героическими усилиями почти добивается того, что его понимают.

– То есть; по-вашему, коммунизм заменял ему веру в бога? – спросил Крэмп. «Ну и идиот же ты, Крэмп! Ведь своим лицемерным вопросом ты убил всю простодушную непосредственность сделанной Бриггсом оценки!»

– Мне трудно сказать, сэр, поскольку в его душу влезть я не мог, да и поздно уже...: – Но в любом случае впечатление складывалось именно такое? «Это уже лучше, Крэмп, но напортил ты все же здорово».

– У меня да.

– Ясно. Не могли бы вы припомнить, как именно он провоцировал подсудимого?

– Да нет... – Бриггс старался припомнить. – Нет... Но он точно подзуживал его. Это все видели, но только мы все тогда не очень... Нет, точных слов я не припомню…

Выступая в собственную защиту, Крамнэгел проявил склонность к словоохотливости. Но ведь он совсем не привык ни к выступлениям в подобном качестве, ни к манере давать суду показания по возможности односложно – для того, по всей вероятности, дабы обезопасить невежд и возложить всю тяжесть их. оправдания или обвинения на плечи тех, кто умеет красноречиво выступать в суде, и черт с ними, с теми фактами, на которые нельзя ответить просто «да» или «нет». Поэтому Крамнэгел то и дело игнорировал требования судьи лишь подтвердить или отрицать тот или. иной факт и напористо ввязывался в словесную баталию. Он не привык к. тому, чтобы с ним обращались как с дураком, и не имел желания подвергаться надобному эксперименту в столь ответственный момент, когда решается его судьба. И ни молоток судьи, ни грозные предупреждения не могли остановить Крамнэгела. Поэтому открытые и бурные столкновения между чванливым величием суда и бурным негодованием обвиняемого в убийстве казались временами просто неизбежными.

– Можете ли вы припомнить, как именно он вас провоцировал? – спросил Крамнэгела Крэмп.

– А то нет. Вы как думали? – пролаял Крамнэгел.

– Вовсе не следует прибегать к подобному тону, – упрекнул его судья.

– А вас никогда не привлекали по обвинению в убийстве, ваша честь? Нет? Так вот, если б привлекли, да еще по сфабрикованному... – Молоток: тук, тук тук. – Да дайте же договорить! По сфабрикованному, подтасованному обвинению... – Тук! тук! –... вы б любой тон испробовали... – Фортиссимо –... чтоб посмотреть, от какого будет больше толку!

– Если вы не прекратите, я обвиню вас в неуважении к суду! – крикнул судья.

– Нашли чем пугать, меня вон по обвинению в убийстве судят! – Крамнэгел огляделся по сторонам, ожидая одобрения проявленной им иронии, но обнаружил лишь послушную и исполненную благоговения публику. – Надо же, что за чучела, – пробормотал он.

– Не могли бы вы описать некоторые из провокаций, о которых вы упоминали? – спросил Крэмп.

– Мне что, опять разрешается говорить только «да» и «нет»?

– Я настоятельно рекомендую вам изменить тон и поведение, – заявил судья, – в особенности по отношению к вашему собственному адвокату. Мы ведь здесь для того, чтобы помочь вам, в рамках, разумеется, предъявленного обвинения.

– Ну да, конечно, я и забыл совсем, – ответил Крамнэгел, проявляя свое оригинальное чувство горького юмора.

– Да не заводись ты так, Барт, – пробормотала Эди. Сидевший подле Эди майор Батт О'Фехи обнял ее за плечи, философски покачал головой и глубоко запустил зубы в свою жевательную резинку.

– Вы хотите знать, что сказал мне тот старикашка? – спросил Крамнэгел.

– Что ж, я помню, как он обозвал демократию гнилым орехом.

– И что же, по-вашему, он хотел этим сказать? – осведомился Крэмп.

– А разве и так не ясно? – Крамнэгел набычился, не веря собственным ушам.

– Я хотел бы знать, как истолковали его слова именно вы.

– По-моему, он хотел сказать, что демократия окочурилась, что демократия обделалась, что демократия – выжатый лимон. Продолжать или хватит?

– Делал ли он какие-либо специфические антиамериканские заявления?

– А то нет! Он заявил, что Соединенные Штаты вторгались в Россию. Заявил, что нам нечего делать во Вьетнаме. Заявил, что он – коммунист. – Но здесь Крамнэгел запнулся. Он вдруг понял, что все это звучит не очень-то провокационно. И сменил тон.