Крапивник (СИ)

— Тогда в эту дыру, которая от штопора осталась, всунь кристалл.

Эдмунд выполнил просьбу. В это время папа отделил от забытых на тумбочке шприцов две иголки.

— Воткни в пробку крес-накрест, чтобы камень не выпал.

— А сам? — Эдмунд тем не менее взялся за иглы.

— Рука, — напомнил папа, вынимая из воды повреждённую конечность.

— Ну да, точно, — кивнул Эд и через минуту вручил папе болванку под артефакт. — На.

Лиловое плетение и несколько закрепителей вошли в кристалл. Выдержав период стабилизации, папа проверил качество артефакта и активировал запись.

— Улыбнись. Ты добавишься в мою коллекцию бесполезных артефактов.

Я молча наблюдала, как парни записывают изображение.

— Нам пора, — Эдмунд тронул меня за плечо.

Это конец. Придётся возвращаться в реальность. Туда, где папы уже нет.

— Может, посмотрим ещё что-нибудь?

— Ты устала сильнее, чем думаешь. Пойдём.

Последний раз глянув на парней и на то, как Эд втихую перекладывает артефакт в свою тумбочку, когда папа отвернулся я разорвала связь с плетением.

Снова сено, краткая вспышка заходящего солнца, лиловый туман… и темнота.

Главы 48–50. Пацифика.

…

48. Пацифика.

…

Я просыпалась несколько раз, но быстро засыпала снова. Кажется, пару раз я даже с кем-то говорила, но ничего не помню.

Наконец сознание вернулось окончательно. Голова трещала, отзываясь болью даже на тихие, едва слышимые звуки, доносящиеся из других помещений больницы. В груди всё горело, было холодно. Видимо, у меня температура.

Я попыталась оглядеться. В руку была воткнута толстая игла, подсоединённая к пустой бутылочке от какого-то зелья. На тумбе у кровати лежал колокольчик. Перед операцией мне велели позвонить в него, когда проснусь.

Я с трудом поднесла к нему руку и позвонила. Не прошло и минуты, как ко мне заглянула молоденькая медсестра.

— Здравствуйте. Лежите, я сейчас завяжу Вам руку и позову доктора.

Девица убежала и вернулась с перевязочным материалом. Она убрала из моей руки иглу и быстро замотала кровоточащую вену. Справлялась она не профессионально, но ничего критично неправильного не делала, да и говорить ей что-либо мне совершенно не хотелось.

Закончив, девица убежала.

Погрузившись в тишину, я прикрыла глаза. Сознание опять начало утекать в темноту и тишину, но кто-то щёлкнул дверной ручкой. Мой врач.

— Здравствуйте, мадам Солена. Как Вы себя чувствуете?

— Отвратительно. Не могли бы Вы говорить чуть тише?

— Конечно, — врач сбавил тон до шёпота. — Операция прошла без затруднений. Возможно, Вы даже окажетесь дома через пару недель.

Я прикрыла глаза, чувствуя, что они пересохли, и задала единственный вопрос, ответ на который сейчас могла осмыслить:

— Когда будет ужин?

— Уже вот-вот.

— Отлично. Ужасно хочу есть.

— Это не удивительно — Вы проспали два дня. Уведомить Ваших родных, что Вы пришли в себя?

— Да.

— Хорошо. Отдыхайте.

Я слышала, как доктор вышел из палаты и зашагал по коридору. Я открыла глаза, но разум опять поплыл.

На границе сна и бодрствования я уставилась в стену, ничего не видя и не слыша, не чувствуя времени.

Из транса меня вывела всё та же проклятущая дверь с омерзительно громким замком.

Пожилая разговорчивая медсестра, к которой я с самого первого дня в больнице питала симпатию, принесла мне ужин.

— Вы так хорошо выглядите! — заметила она, ставя мне на постель низенький столик с едой. — Покушаете сам или Вас покормить?

— Сама, — я заставила себя сеть на постели. Все кости, даже те, о которых я не знала, запротестовали против этого решения. — И говорить чуть тише. Голова болит.

— А вот в соседней палате с месяц назад лежал мужчина, так он две недели не мог сам ложку поднять. А операция была та же, что и у Вас.

Я пихала в горло суп ложку за ложкой. Его вкус и запах не казались мне такими же чудесными как вчера, а медсестра всё никак не замолкала:

— Вот, говорят, что мужчины — сильный пол, а на деле всё наоборот! Вот, у меня муж, как только температура тридцать семь, всё! — она развела руками и изобразила. — Маргарет! Я умираю, принеси бульон и одеяло! Маргарет!

— Тише, — я скривилась, одновременно подавляя приступ рвоты и желание заткнуть женщину какой-нибудь грубостью. Неужели ей не надо больше ни в одну палату?

— Да, да, конечно. Так потом он взял да умер. А был моложе меня на год. С лестницы упал, представляете.

Я согнулась над полупустой тарелкой в приступе рвоты. Только что съеденный суп снова оказался в ней.

— Ой, сейчас, сейчас, — женщина подала мне салфетку.

У меня горело горло, а голова кружилась сильнее прежнего. Меня согнуло ещё раз, но в этот раз желудок был пуст и я лишь беспомощно кашляла, пытаясь избавится от ощущения кома в горле…

…

49. Пацифика.

…

Я заталкивала в себя завтрак, когда в палату ворвалась мама.

— Ну, рассказывай, как самочувствие? — она в мгновение ока оказалась на табуретке у моей кровати.

Следом за ней в палату спокойно вошёл отец с корзинкой. Он сел на угол постели.