Читаем Краповые погоны полностью

 И вновь всплывает тот момент, когда они пришли. Вадик, старший брат Сашки, моего одноклассника, недавно освободившийся из колонии, где три года отсидел за воровство, Света и Надя. Имена девушек я узнал позже, потому что раньше никогда их не видел.



Оказалось, что они из Челябинска, приехали к нам для прохождения практики, студентки техникума. И, естественно, Вадик успел не только познакомиться с ними в общежитии, но и пригласить их на проводы знакомого парня, где такой простор для общения и веселья.



Ещё момент – на лестнице у квартиры: отец держит Вадика рукой за воротник рубашки, другой замахнулся, его разъяренные глаза и испуганные глаза Вадика:


-Раздавлю! Ты что, хочешь все испортить?! Я сына провожаю!



Тот что – то испуганно лопочет. Конечно, отец не ударил. Оказывается, Вадик уже затеял драку, но, к счастью, его остановили, остудили быстро.



Все пролетело быстро и незаметно. Разошлись гости. Остались только девушки  и Сашка, который весь вечер не отходил от Нади. Девушкам было некуда идти, общежитие в 11 часов закрылось. Если опоздал, лучше там не появляться.



 Я предложил девчонкам свою кровать, они из скромности предпочли спать на полу.


Надя  так и не появилась в спальне, слышал их шушуканье с Сашкой на диване возле  стола.


И вот мы вдвоем. Она смотрит на меня каким – то непонятным взглядом, напоминающим то ли жалость, то ли сочувствие, то ли тепло, но не любовь, конечно.



Я представляю себя со стороны:  свое круглое лицо с пробивающимися, еще ни разу не бритыми усиками. Круглое, потому что, я уверен, мне не идет стрижка под расческу. И чего я поторопился, постригся бы на призывном.



Это не первая девушка в моей жизни, с которой я остался так близко один ночью.  Я пытаюсь спрятать свои чувства, неуклюже хочу поцеловать ее в губы. Она слегка сопротивляется, но не отталкивает. Я ей, видимо, не противен. Я таю, начинаю действовать уже в сладком полусне, целую, хочу утонуть в ее неге. Но нет… До конца она не хочет.


– Ты не хочешь? – спрашиваю в нетерпеливом волнении.


– Нет, не надо.


– Почему?


– Хочу остаться свободной.


– Свободной от меня?


– Да нет, не в тебе дело. Свободной, наверное, все – таки от себя, от своей совести, может быть. Ты ведь еще глуп, как все мальчишки, не обижайся только. Да и не ко времени, не люблю мимолетных приключений.



Да, она явно была взрослее в своем понимании  жизни, может, интуитивнее, что свойственно многим девушкам. Она понимала мое положение, ей было меня жаль, наверное, и я, возможно, даже нравился ей. Вечером, танцуя со мной, она пыталась говорить что – то похожее на комплименты:


– В тебе чувствуется индивидуальность, – сказала она, – как – то слегка наклонив голову и улыбаясь, немножко кокетничая. – К тому же ты не назойлив, не нагл.


– Одним словом, если бы не…, то кто его знает?


– Возможно…



Она поцеловала меня в губы, по – настоящему, продолжительно и сладко, так, что пронизанный весь дрожью и еще непонятным чувством я готов был уже завестись до беспамятства, но она сдержала меня:


– Ну, иди… пожалуйста. Иди спать.  У тебя завтра трудный день, – сказала она.



И я, не сразу, конечно, после еще некоторых сладких мгновений, тех самых, ради которых стоит жить, ушел, переполненный противоположными чувствами приятного блаженства и полного неудовлетворения, что не достиг того, к чему стремился и чего не получил, в состоянии расплавленного кусочка льда. Я готов был остаться с ней навсегда.



Утро последнего предармейского дня пролетело еще быстрее, чем вечер. Света и Надя ушли часов в девять утра, слегка позавтракав и пообещав прийти к отправлению автобуса.



Гости доедали и допивали то, что еще оставалось на столе, иногда обращались ко мне с разговорами о предстоящей дороге и об армии.



Вещи давно уже были собраны, да и какие вещи нужны человеку, который через несколько дней либо выбросит свой чемодан со всем содержимым из окна вагона, либо отдаст какому – нибудь прапорщику, чтобы отправить в топку, и тем самым лишиться последнего, что еще напоминало о своей недавней жизни: о доме, о родителях, о друзьях.



И вот я сижу в автобусе, возле которого находится большое количество людей: родственники, друзья, просто любопытные. Плачет мама, у отца строгое торжественно – серьезное лицо:


– Ну, ладно, успокойся, через два года будет дома, ничего страшного. Мужиком вернется.



Она пришла вместе с Надей, как бы невзначай подошла к толпе, встала недалеко от открытого окна автобуса, недалеко  и от меня.



Подошел мой старший брат, стал говорить что – то, может быть, и нужное, но я плохо слушал его.


– Это твоя девчонка? – спросил он, показывая на Свету.


– Да, – соврал я.


– Как ее зовут?


– Света.


– А почему она стоит в стороне? Света, подойди поближе.


Она подошла, встала у окна. Что – то таинственное, очень дорогое, родное и в то же время непреодолимо далекое было в ней.  Я чувствовал это какой – то болью души  и не мог понять, почему то, что вчера было таким ощутимым, реальным, принадлежало мне, вдруг стало недосягаемо чужим, другой жизнью, в которой меня уже нет.



Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза
Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах
Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах

Кто такие «афганцы»? Пушечное мясо, офицеры и солдаты, брошенные из застоявшегося полусонного мира в мясорубку войны. Они выполняют некий загадочный «интернациональный долг», они идут под пули, пытаются выжить, проклинают свою работу, но снова и снова неудержимо рвутся в бой. Они безоглядно идут туда, где рыжими волнами застыла раскаленная пыль, где змеиным клубком сплетаются следы танковых траков, где в клочья рвется и горит металл, где окровавленными бинтами, словно цветущими маками, можно устлать поле и все человеческие достоинства и пороки разложены, как по полочкам… В этой книге нет вымысла, здесь ярко и жестоко запечатлена вся правда об Афганской войне — этой горькой странице нашей истории. Каждая строка повествования выстрадана, все действующие лица реальны. Кому-то из них суждено было погибнуть, а кому-то вернуться…

Андрей Михайлович Дышев

Детективы / Проза / Проза о войне / Боевики / Военная проза