Краса непутёвая

Боже мой, как жестоки бывают взрослые к детям, не понимая, не ведая, что творя. Но ведь и жизнь, она, зачастую – не малина. Поэтому и взрослеет подрастающее поколение очень рано. А порой и – черствеет.

Ирина проснулась ранним зимним утром. В избе стоял жуткий холод. Странно. Обычно дед её, полуночник, всегда топил печь, и в доме хватало тепла. А сейчас уснул. Ирине не хотелось вставать с постели, но деваться некуда. Надо. Не замерзать же. Пусть трудно преодолеть себя, ощущая даже под толстым ватным одеялом жуткий неуют.

Она быстро и решительно встала, оделась в теплый трикотажный костюм. Её очень удивило и даже, в какой-то мере, забавляло то, что первые в жизни дед не растопил под утро печь. Но Ирина не обижалась на него. Вот она сейчас немного приведёт себя в порядок и огонь в печи разожжёт – и в доме будет тепло и уютно.

– Ну, дед,– сказала тихо она,– ты у меня совсем разбаловался. В избе такая холодина, как на улице.

Она прислушалась на мгновение. Тишина.

– Спит мой дедуля. Пусть отдохнёт. В жизни и так пахать ему много приходилось. Сейчас, Архип Филиппович, одну секунду! Я хоть на ногах, но пока ещё, считай, сплю. Сейчас проснусь, как следует, и будет у нас с тобой в избе и тепло, и уютно.

Ирина включила в комнате свет. Её взгляд упал на стол, где лежали документы, бумаги и фотографии. Она всё аккуратно собрала в папку, завязала её тесёмочки. Потом отрыла дедовский сундук, и положила её на самый верх лежащей в нём одежды.

Потом Ирина вышла на кухню, включила и там свет. Архип Филиппович лежал на своём топчане на боку, укрытый одеялом с головой. Ирина громко сказала:

– Ты же потом, дедушка, будешь сам ругаться, если я сейчас тебя не разбужу. Так, что вставай! А я сейчас печку растоплю. Да ты у меня якут, холода не боишься.

Она резко сдёрнула с него одеяло. Собиралась растормошить старика.

Ирина наклонилась к нему и вдруг поняла, что Архип Филиппович мёртв. Но она не хотела, не желала верить в то, что произошло. Судорожно схватила его руку, прижалась к ней щекой.

– Ну, вставай! Не пугай меня, дедушка!

Она поцеловала его в лоб.

– Да, ты у меня… мёртвый. Хитрец. Ты всё заранее чувствовал… Ты знал! Как же я теперь без тебя? Зачем ты меня бросил одну… среди этих сугробов?

Ирина навалилась на деда всей грудью и горько зарыдала.

Потом она резко встала на ноги и прямо в тапочках выскочила на улицу. Татану благим матом, не по-детски, а по-бабьи, закричала на всю улицу:

– Люди добрые, помогите! Мой дедушка… умер! Его больше нет!

Она упала грудью на сугроб, и заголосила, завыла, по-другому и не скажешь. Девушка в неуёмном горе царапала ногтями смёрзшийся снег.

К ней стали подходить люди, знакомые и незнакомые. Подняли её, поставили на ноги. Начали, утешать, успокаивать, повели в дом.

Но прошёл суетливый и страшный день, и наступила ночь. Ирина не спала. Да и как это сделать, если в доме покойник… Впрочем, он не был для неё мертвецом. Разве может родной, близкий и единственный, ни на кого не похожий, её дед умереть? А сели это так, то земная жизнь устроена не справедливо.

Она сидела у себя в комнате при включённом свете, в тёплой одежде и в упор смотрела на фотографию своей матери. Ирина ей сказала отрешённым голосом:

– Вас там теперь, на том свете, много, мама. А я тут совсем одна.

На кухне, которая и была горницей, на двух табуретках стоял гроб. В нём смиренно лежал Архип Филиппович. Выражение лица у него было скорбным, а вместе с тем, виноватым и обиженным. Он, как бы, хотел сказать: «Никто меня не понимает». А чего тут понимать? Если умер, значит уже ни «есть», а «был». Но это… спорно.

Правда, не о бессмертии души думала Ирина. Она жалела своего бедного деда, который в жизни не видел ничего хорошего, и себя… Она осталась в полном и страшном одиночестве в огромном многолюдном мире. Не то, что не на кого было опереться, даже поговорить не с кем.

Ирина даже не заметила, как в дом, а потом и к ней в комнату вошёл участковый уполномоченный Гоша Фролов.

– Ты тут, Ирина, одна в одной избе с покойником совсем свихнёшься, – сказал голосом, полным сочувствия и понимая ситуации. – Пойдём к нам! Поговоришь с Мариной. Всё тебе полегче станет.

– Почему он, умер? Почему? – Ирина подняла вверх заплаканные глаза.– Мы же с ним так… не договаривались.

– Ребёнок ты ещё… глупый, и весь посёлок тебя жалеет и понимает. Все люди умирают. Он умер потому, что у него было очень больное сердце. И ты же об этом знала… И я ещё, дурак, согласился с ним выпить самогонки. Ведь тоже знал, что он почти не пьёт. Ведь он так хотел ещё чуть-чуть пожить, ради тебя… Ира.

– Он, Георгий Свиридович, не от самогонки умер. От усталости. Ты зря себя казнишь. Дедушка, в последние дни еле двигался и часто хватался за сердце. А в больницу его не загонишь.

– Это правда, старик вред… с характером.

– Конечно, ты правильно хотел сказать, Георгий Свиридович. Он вредный был старик, но он мой… дедушка.